Лучшим признанием творчества поэта является обращение к нему просто по имени – Коста, а для совсем маленьких, коих в списке почитателей всегда было немало, – Готта. Потому что в характере корифея осетинской словесности ярко выражены не только национальные черты, но и чаяния народа, надежда, вера. К нему свободно мог обратиться за помощью любой горец, зная, что просьба не останется без внимания, даже если сам гол как сокол. Именно таким представляется нам Коста, о котором Нафи Джусойты писал, что он впервые поднял осетинскую поэзию до уровня мировой, раскрыв её до такой степени, что она предстала во всём своём чарующем многообразии. Поэт носился между двумя мирами – вселенским бытием Нартского эпоса и жизнью обычных горцев, преследуя одну-единственную цель – помочь людям, и не задумывался над тем, превращаются ли у него под руками человеческие страдания в высокую поэзию, или страдания и есть высокая поэзия для тех, чьё открытое сердце воспринимает её наравне с хлебом насущным.
Коста родился в глухом горном селении Нар, через которое ныне проложена Транскавказская автомагистраль, связывающая Северную Осетию с Южной. Он рано потерял мать: из одних источников следует, что она не перенесла родов, из других – что умерла, когда Коста было два года. Разумеется, для будущего поэта это была тяжёлая душевная травма. Но утверждать, как делают некоторые хетагуроведы, что данный фактор наряду с вынужденным тяжёлым детским трудом обусловил безрадостную тональность его лирических произведений, лично я бы не стал. Род Хетагуровых считался дворянским, хотя сам Коста от этого не имел никаких выгод. Отец его, Леван, был участником военных действий на Кавказе (1843–1847), Крымской кампании (1853–1856), Русско-турецкой войны (1877–1878), а в 1890 г. в возрасте 80 лет вышел в отставку в чине поручика.
ЗВЕНЯЩЕЕ СЛОВО ПОЭТА И РЕДАКТОРСКИЕ ПРАВКИ
Впервые книга стихов Коста Хетагурова «Осетинская лира» вышла в свет 14 мая 1899 г. во Владикавказе и вызвала негодование поэта. Переданные издателю Георгию (Гаппо) Баеву рукописи в двух тетрадях были подвергнуты редакторским правкам, о которых Коста отзывался весьма критично, подчёркивая, что не давал полномочий на грубое вмешательство в его тексты. Необходимо отметить, что без деятельного участия Гаппо Баева, без его финансовой поддержки книга не увидела бы свет. Но вот что ему писал Коста 21 июля 1899 г. из херсонской ссылки, где находился по ложному доносу начальника Терской области генерал-лейтенанта С.В. Каханова: «Видишь ли, Гаппо, из-за такой, может быть, для тебя мелочи ты можешь испортить наши хорошие отношения. Ведь я тебя неоднократно самым серьёзным образом просил и предупреждал, чтобы ты при издании моих стихов ни на йоту не отступал от рукописи, даже в орфографии. Если я пишу то или другое слово так, а не иначе, то я пишу сознательно, я над ним долго ломал голову и не хочу ни тебе, ни кому бы то ни было позволить изменять их без моего ведома, бездоказательно и тем более в стихотворениях, где не должно быть ни одного лишнего звука или недостатка в нём и где каждая буква занимает рассчитанное заранее автором место. Стихотворение не газетная заметка, которую какой-нибудь трусливый и невежественный редактор может коверкать, как угодно его благоусмотрению…»
По образованию Гаппо Баев был юристом, кроме того, активно занимался христианско-просвети-тельской деятельностью в Осетии, и надо отдать ему должное, преуспел в этом деле. Трудно переоценить его заслуги в области перевода на осетинский язык и издания богословской литературы в помощи восстановления православных храмов и школ. Но он не был ни поэтом, ни профессиональным редактором, и все его правки носили субъективный характер. Впрочем, Гаппо не мог не чувствовать глубины и волшебства стихов Коста, о которых Михаил Булкаты говорил, что лёгкость их сочетается с неимоверной плотностью, как сухие початки кукурузы. К тому же их распевала вся Осетия. Помнится, моя бабушка Досыр, прошедшая ссылку, потерявшая четырёх детей и мужа, пела мне перед сном «Додой» («Горе»), а когда я спрашивал, что это за стихи, то отвечала, что не знает, что так поют в горах. Я не раз задавался вопросом: отчего эти стихи вливаются в память как в литейную форму, что даже безграмотная Досыр запомнила их наизусть? Может быть, пресловутое горе возведено до уровня поэзии, но старики об этом и не подозревают, просто поют – как пашут и сеют? Что было раньше в Осетии – горе или поэзия? И если они дополняют друг друга, как части целого механизма, то чего в ней больше? И что есть тогда высокая национальная поэзия? Ведь совершенно очевидно, что огромную роль в самосознании осетин сыграла именно «Осетинская лира», в которой Коста поведал людям об их печалях и радостях, словно они сами не знали о них. Просто не было до него поэта, нашедшего слова, затронувшие сердца простых горцев.
По мнению Нафи Джусойты, Гаппо Баев не смог увидеть в «Осетинской лире» больше, чем просто «лёгкую поэзию» и «прелестные вещицы». Об этом можно спорить, но ясно одно: такие поэты, как Коста, не подчиняются никаким законам. Они сами закон и средоточие истины, которая гуляет по миру независимо от того, кто её выпустил на волю.
Между тем официальный цензор «Осетинской лиры», священнослужитель и общественный деятель Христофор Джиоев в рапорте попечителю Кавказского учебного округа К.П. Яновскому писал, что стихи Коста «имели бы благотворное влияние на смягчение грубых нравов осетин» и «послужили бы прекрасным материалом для первоначального чтения», на основании чего Кавказский цензурный комитет разрешил издание «Осетинской лиры».
Второе издание сборника осуществилось в 1909 г. во владикавказском издательстве «Ир» спустя три года после смерти Коста и было приурочено к десятилетию первого издания. За небольшим исключением был восстановлен авторский вариант текста. Кроме того, в сборник вошли стихи, написанные после первого издания. В 1939 г. вышел первый том полного собрания сочинений Коста Хетагурова, ответственный секретарь которого Вассо Абаев отметил, что все его стихи, написанные на осетинском языке следом за неоконченной поэмой «Хетаг», должны входить в «Осетинскую лиру», даже если созданы после первого издания.
ПЕРЕВОДЧИКИ КОСТА
В Осетии говорят: упоминание огня не обжигает губ. Мы не устаём твердить о величии Коста, однако русскоязычный читатель до сих пор не может оценить по достоинству его творчество. Ведь кроме нескольких стихотворений поэта переводы выполнены посредственно. А посредственность, как известно, хуже бездарности. Что же мешает появлению профессиональных переводов? Я уже писал об этом не раз, но переводчиком Коста следует родиться. За вратами поэзии у доморощенных переводчиков остаётся целое пространство с его идиоматическими выражениями, где даже не суть и даже не вокальные особенности, а внутренний накал лексики порой сносит с ног читателя. Каким образом, позвольте спросить, переводить стихи Коста, учитывая чеканное изящество его версификации? Чем заменить такие полисемичные слова, как «фарн», «додой» и др., ярко, выпукло демонстрирующие жизнь, быт и нравственные ценности осетин, без которых их существование немыслимо? Можно, конечно, посоветовать сократить дистанцию между оригиналом и переводом. Легко сказать – для этого необходимо построить новый мир, паритетный «Осетинской лире», со своим солнцем, ветром, горами, с новой лексической структурой. Для этого нужен особый талант. Но ведь перевели же Лорку, Бодлера и Гейне…
Читая лирику или публицистику Коста, невольно ощущаешь, как маленькое горное село Нар, в котором он родился и вырос, через призму поэзии вырастает до вселенских масштабов. Он не стесняется использовать слова, что в обиходе только Нарской котловины, отчего поэтика его достигает небывалых высот, заставляя читателя подключать фантазию. Можно было бы отметить, что в этом и заключается задача поэзии, если бы не дополнительные лингвистические сложности для переводчиков, которые, впрочем, не умаляют особенностей нарского говора, являющегося частью большого языкового мира, и чётко указывают на ментальный статус поэта.
ПОЭТ НА РУССКОМ
Значительную часть творческого наследия Коста занимают произведения, написанные на русском языке. Первые стихи он сочинил во время учёбы в Ставропольской гимназии, куда его определил отец в 1871 г. и где он пробыл до 1881 г., изучая русскую и зарубежную литературу, а также изобразительное искусство. Окончив гимназию, Коста по рекомендации учителя рисования В.И. Смирнова поступил в Петербургскую академию художеств, где он проучился четыре года, после чего вынужден был вернуться на Кавказ. Занятия в стенах академии у замечательного художника и педагога П.П. Чистякова, известную методику рисунка которого без остатка впитали такие живописцы, как В.И. Суриков, В.А. Серов, М.А. Врубель и И.Е. Репин, имели громадное значение и для Коста. Штудируя историю живописи, он не переставал сочинять. В стихах этого периода, написанных по-русски, как отмечают практически все хетагуроведы, ощущается влияние А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и в особенности Н.А. Некрасова. Однако преувеличивать роль русской литературы в формировании творческой личности Коста, как делает, например, А.С. Малинкин в предисловии к его публицистическим произведениям, или В.Б. Корзун в своих очерках, не стоит. Разумеется, Коста в совершенстве владел русским языком, прекрасно чувствовал слово, и «русские» его стихи весьма профессиональны, но следует признать, что они не дотягивают до уровня «Осетинской лиры».
ОСЕТИЯ НА ПОЛОТНАХ КОСТА
Что касается живописи Коста, о которой Михаил Булкаты говорил, что она является продолжением его поэзии, то она основана не только на школе мастеров эпохи Возрождения, включая Иеронима Босха и Питера Брейгеля Старшего, но и на знании самой жизни. В Осетии не было традиций изобразительного искус-ства, потому что народ, населяющий её, столетиями балансировал на острие меча. А живопись требует мирных условий жизни, чего не хватало осетинскому, да и другим кавказским народам. Возможно, именно поэтому картины Коста кажутся немного наивными и непритязательными. Впрочем, он рисовал только то, что видел, и приукрасить свои работы мог разве что синевой неба да солнечными лучами, которые ослепляют поутру путников на Кавказе.
Коста так говорил о себе: «Я – осетин Коста Хетагуров, художник, поэт и народный певец». В этом изречении слово «художник» стоит перед словом «поэт».
Живопись скрашивала быт Коста в период первой ссылки, которой он подвергся в 1891 г. за активную кампанию против закрытия Осетинской женской гимназии во Владикавказе. Он создаёт портреты Анны Цаликовой, Мысырби Гутиева, Тутти Тхостовой, Хусина Баева и др. К этому периоду относится и написание картин «Природный мост», «Тебердинское ущелье», «Перевал Зикара». Коста, конечно же, был знаком с творчеством известных мастеров ландшафта – и Томаса Коула, и Исаака Левитана, и Ивана Шишкина, но, в отличие от них, пейзажи свои рисовал в небольшом формате, стараясь передать прежде всего преклонение перед родной природой. Тем не менее, изображённые им кручи, глыбы камней, деревья, стремнины вполне создают ощущение монументальности, самобытности. Рисуя же портреты близких людей, Коста активно использовал фотоснимки, дополняя их собственным видением, концепцией.
АХ, АННА, АННА!
Коста писал из ссылки Анне Цаликовой, в которую был беззаветно влюблён: «Ваш портрет (я до сих пор скрывал, а теперь признаюсь, что нарисовал для себя Вашу физиономию) я повесил рядом с изображением матери… Воспитайте до непоколебимости Вашу любовь к труду и человечеству, и Вы будете счастливейшею из смертных».
Её образ Коста хранил в изболевшем сердце, покуда оно не перестало биться. Снова и снова писал её портреты, посвящал стихи. Анна была рассудительной девушкой. Она прекрасно понимала, что будни простой смертной не совместимы с образом жизни такой личности, как Коста. Ведь согласившись выйти за него замуж, Анна вынуждена была бы тянуть упряжь наравне с большим поэтом. Вряд ли она была к этому готова.
Творчество Коста не представляет собой неприступной крепости. В этой чистой среде свободно чувствуют себя представители разных народов и поколений. А выход в свет «Осетинской лиры» в 1899 г., сборника стихов в 2000 строк, стал мощным стимулом, инициировавшим национальное самосознание осетин, несмотря на то, что многие из этих стихов люди знали наизусть и передавали из уст в уста. Кроме того, вот уж сто с лишним лет «Осетинская лира» остаётся своего рода библией для осетин, в которой «запечатлена бессмертная душа народа».
Игорь БУЛКАТЫ, поэт, прозаик, переводчик, критик. Член Московского отделения Союза писателей России
