В 1978 г. приехала в г.Москву в научную командировку в институт языкознания АН СССР, с твердым намерением встретиться с В.И. Абаевым. Прихожу в институт, а у ученого в это время лекция с аспирантами из разных высших учебных заведений страны и из-за рубежа.
После занятий девушка из Таджикистана Лейлы Додыхудова говорит мне: «Подойдите поближе и представьтесь, а то он сейчас вмиг просмотрит заказанные им из библиотеки книги и будет принимать приезжих ученых из других регионов Союза». Я подхожу и очень невнятно здороваюсь по-осетински: «Дæ бон хорз, добрый день, Василий Иванович!».
Он чуть приостановил вождение лупы по странице книги, затем опять продолжил чтение. Тогда Лейлы мне подсказывает тихо: «Говори громче!». Я собралась с духом и довольно громко снова здороваюсь. Он поднял голову, отложил лупу и спросил, кто я. Я тут же быстро отчеканила: «Я из Чъреба!». Василий Иванович улыбнулся и, заметив мое замешательство, сказал: «А как фамилия?». «Я – Битарова Зоя», – ответила я. Тогда он по-осетински: «А-а, Битараты, журнал «Фидиуæг»-ы кæй уацтæ цæуынц мыхуыр?» («А, Битарова, которая печатается в журнале «Фидиуаг»?). «Да», – ответила я.
Он пригласил меня присесть к столу рядом с ним. После долгих расспросов о моей диссертации, и дальнейших планах угостил конфетами «Белочка» (впоследствии я узнала, что он их обожал). Я взяла только одну, и храню до сих пор как талисман.
Он стал говорить о состоянии преподавания осетинского языка, о подготовке кадров по всем направлениям иберийско-кавказских, армянского и иранских языков, а также по классическим древним языкам. Напоследок попросила его разрешения посетить его лекции по древнеиранским языкам. Он приостановил меня и спросил: «Но Вы же сказали, что уже защитили диссертацию, зачем Вам еще мои лекции?». На что я уже смелее ответила: «Да, диссертацию защитила, но это только путевка в науку, а теперь, чтобы заняться по-настоящему наукой, надо знать больше и глубже, особенно древние языки». Ему, по-моему, мой ответ очень понравился и сказал: «Будешь готовиться как все!».
До моего прихода на лекции я приобрела у одной аспирантки, звали ее Лола, магнитофон, кассеты и явилась во всеоружии. Когда он увидел его, удивился и спросил: «А это зачем?».
Разумеется, я должна была заранее спросить у него разрешения на запись его лекции, но раз уж он меня опередил, я извинилась и попросила его разрешения вести аудиозаписи, объяснив свой поступок так: «Я без Востфаковского образования и не смогу все вспомнить при подготовке к занятиям». (Первопричиной действительно было это). К тому времени моя дочка поступила на Востфак СПГУ (иранская филология). По завершении учебы ее оставили при кафедре в аспирантуре, она защитила диссертацию, стала работать на кафедре иранской филологии доцентом, вела курс современного осетинского языка. Дочка моя уже перешла на третий курс, когда они познакомились летом здесь в г.Цхинвале. И только, когда они поговорили об иранской филологии, он улыбнулся и сказал: «Надо же!»
Я бы хотела сказать пару слов и о том, как вообще проходили лекции. Прослушала 28 лекций по Авесте и 22 по древнеперсидскому языку. Лекции проходили с четким лингвистическим, филологическим и текстологическим анализом. Их посещали и аспиранты, и зрелые ученые из Германии, Венгрии, Киргизии, Таджикистана, Афганистана, и, конечно же, из Северной Осетии (Гусалов Виталий). В. Абаев приезжал в 12.30, часто аспиранты встречали его у института, и они вместе поднимались на 3-й этаж в сектор иранской филологии. Он, прежде чем начать занятие, расспрашивал сотрудников сектора и аспирантов о их делах, о самочувствии, или даже говорил о погоде на дворе.
Вот один из весенних дней, на дворе яркое солнце, все радуются наступлению долгожданной весны, и Василий Иванович спрашивает: «Скажите, пожалуйста, кто из русских классиков описывает погоду, аналогичную сегодняшней, в начале своего произведения?» Аспиранты все в замешательстве, в том числе и я.
И он сам ответил на свой вопрос никого не упрекнув. После вопрос последовал мне, уже из осетинской классики: «Теперь проверим Зою: «Скажите, пожалуйста, герои какого осетинского прозаика являются представителями вашей фамилии?» – «Секъа», – ответила я. Ему был приятен мой молниеносный ответ, и он продолжил: «А как называется произведение?» – «Мад æмæ фырт» («Мать и сын»), – опять быстро ответила я. Надо было видеть, как он был удовлетворен моими точными ответами, хотя они были вопросами из школьной программы.
Как-то раз, когда занятие началось, он предлагает афганцу Халилу приступить к переводу и анализу. Тот отказался. Предложение последовало киргизке, она тоже отказалась. Выбор пал на меня. Я с радостью приступила к работе. Проработав определенный текст, он останавливает меня и предлагает аспиранту из Германии продолжить, но получает отказ. Его светлое лучезарное лицо вмиг покраснело. Я очень испугалась за него, т.к. никогда не видела его таким расстроенным и предложила: «Василий Иванович, можно, я продолжу». Он спросил: «Вы готовились?». Я: «Честно говоря, разок прочла, но с Вашей помощью, с Божьей помощью, давайте попробую». Он удивленно посмотрел на меня, приподнял очки на лоб и произнес: «Безумству храбрых поем мы песню!». Мне показалось, что он понял ход моих мыслей – выручаю всех! Откровенно говоря, сегодня бы я не посмела, но тогда… Молодость смела и решительна!
На удивление, как он сам, так и другие подключились к работе и кое-как одолели перевод и анализ текста. После занятия аспиранты благодарили и удивлялись, как я осмелилась на такой рискованный шаг, ибо он мог просто-напросто снять меня с занятий.
Вспоминается, мы работали над текстом Хом-Яшт. Он объясняет, что Зороастр выцеживает из семян масло и делает напиток бессмертия. Тогда я обратилась к нему с вопросом: «Василий Иванович, не является ли отголоском этого напитка то, что в Южной Осетии покойнику под голову в гроб кладут подушку из цветов хмеля (хуымæллæг), т.е. отправляют в бессмертие?». Василий Иванович подумал некоторое время и сказал: «Пожалуй, лучше не придумаешь!»
В квартире Василия Ивановича помимо его кабинета книги находились на полках в коридоре, доходившие до потолка 6 метров. Кроме книг, кабинет был забит юбилейными ценными подарками в разных стилях. Мое внимание привлекла 70-сантиметровой высоты скульптура «Скиф – Васо». На стене у кровати висели кинжал и два рога в золотой кайме, осетинский национальный костюм и много еще разного. Не знаю, кто как поймет, но я решила: во чтобы то ни стало Василий Иванович со своей библиотекой должен переехать к нам в Южную Осетию. Почему? Потому что очень боялась, что все что он сохранил, может исчезнуть в один миг. А ведь он со своей библиотекой, архивом был национальным достоянием Осетии.
Уезжая на год в Москву, я задержалась там на 1,5 года. И время от времени спрашивала его, не хочет ли он поселиться в Южной Осетии. Первые два раза он не отреагировал, на третье моё предложение (прямо перед моим отъездом) он посмотрел на меня удивленно и говорит: «Зоя, Вы что, секретарь обкома?». На что я ответила: «Василий Иванович, Вы, пожалуйста, не сердитесь, что я такой маленький человек по чину, но Вы же знаете поговорку: «Иногда и муравей медведя доводит до отчаяния»».
Он рассмеялся своим звонким, чистым, детским искренним смехом и сказал: «Ладно, согласен». Я опять: «Где желаете, в Чъреба или в Дзау?». Он: «Конечно же – Чъреба, чтобы ко мне заходили друзья», и опять звонкий смех.
Я поблагодарила его за согласие и через несколько дней уехала. По приезде обратилась к известным людям Юга Осетии, но кроме Григория Котаева и Людвига Чибирова никто не осмелился подняться к областному руководству. Мое видение было таким: пристроить к ЮОНИИ три этажа со стороны улицы Кочиева, где бы на 3-м этаже расположили его библиотеку, на втором – жилье, 1-й этаж приспособить для хозяйственных необходимостей и для гаража.
Тамара Шалвовна Кабулова – председатель Облисполкома, доложила первому секретарю обкома партии Феликсу Сергеевичу Санакоеву о заявлении Л. Чибирова и Г. Котаева. Санакоев не поддержал пристройку к ЮОНИИ из-за дороговизны и предложил финский домик на улице Джапаридзе (ныне В.И. Абаева), который мы с Л. А. Чибировым обустраивали все 6 месяцев.
В 1984 г. ученый вселяется в свой дом, «домик на куриных ножках» (так он называл его), который полюбил, удивлялся и радовался тому, что у него есть частная собственность. Однажды, летом 1987 года, находясь у нас дома в гостях, с другими нашими общими друзьями, он попросил включить магнитофон: «Дæ аппарат-ма баиу кæн («Включи, пожалуйста, свой аппарат»)». Я включаю магнитофон, и он произносит завещание: «Всю свою библиотеку я хочу подарить Южной Осетии. Это будет скромный знак моей благодарности Южной Осетии, общественности Южной Осетии, за все, что она для меня сделала. Я представляю технически это дело так: на первых порах библиотека не будет вливаться в какую-нибудь Цхинвальскую библиотеку, а будет размещена у меня в доме. Для того, чтобы кто-нибудь заведовал этой библиотекой, так сказать, следил за ней, чтобы там было все цело. Ну, техническая работа такая, составление каталогов. Я надеюсь, что это возьмет на себя моя супруга Ксения Григорьевна. Надо будет составить 3 каталога: русский, иностранный, осетинский. В дальнейшем надо будет составить отраслевые каталоги по отдельным дисциплинам. Библиотека должна быть общественной, т.е. доступной каждому, кто интересуется книгами.
Ну, конечно, такой доступ непосредственно к книгам будет только для самых близких людей. Другие по каталогу могут находить себе нужную книгу, и получить на дом на определенный срок. Иными словами, она будет работать так, как любая общественная библиотека. В далеком будущем она, наверное, вольется в местные библиотеки. Может быть, изначально обязанности заведующей библиотеки возьмет на себя Ксения Григорьевна… Посмотрим».
Нашу борьбу за независимость он прекрасно осознавал и часто говорил: «Оказывается, и политика тоже интересная наука, а я всю жизнь занимался приставками и суффиксами». Да, это была шутка с его стороны, потому что он лучше всех разбирался в минусах и плюсах социалистического строя.
В подтверждение этого скажу, что в 1989 г. при мне во дворе дома-музея великого Коста Хетагурова кто-то спросил его: «Василий Иванович, как можно правильнее перевести слово «перестройка» на осетинский язык?» Василий Иванович переспросил редактора «Рæстдзинад», а как он переводит? Тот ответил: «Рацарæзт», т.е. калька полностью. Василий Иванович долго смотрел вдаль, и потом сказал: «Нет, не «рацарæзт», а «цæстфæлдахын»» – «жульничество», «мошенничество», чем он лишний раз показал нам всем глубокое понимание сути происходящего в общественной жизни СССР. Свидетельством глубокого понимания, осмысливания жизненных ценностей стали его слова на своем семидесятипятилетнем юбилее:
«Пока человек живет, многие из окружающих – я бы сказал, большинство окружающих – проявляют живой интерес и к таким, примерно, вопросам: какую должность занимает этот человек, какие у него титулы, звания, степени и другие внешние знаки того, что называют успехом в жизни. Некоторые распространяют свою любознательность даже на такие вещи: сколько он зарабатывает, какая у него квартира, есть ли у него дача, есть ли у него машина и другие столь же суетные вещи. Но когда человек умирает, вся эта бутафория довольно быстро забывается, и существенными остаются только две вещи: во-первых, что дал этот человек обществу, своему народу, своей стране, человечеству, каким творческим трудом была отмечена его жизнь, и, во-вторых, какой светлый след он оставил в сердцах тех, кто знал его лично, или, если и не знал лично, то составил о нем определенное представление, определенный образ по его делам, по всему его жизненному поведению.
Этот второй момент – человеческий образ – не менее важен, чем его профессиональные достижения, а в плане морального воздействия он даже еще более важен. Короче говоря, творческий труд и человеческий образ – вот что оставляет человек в наследие людям. Все остальное, все внешние атрибуты престижа, казавшиеся такими важными при жизни, обращаются в тлен и прах. Кому теперь интересно знать, какая квартира была у Аристотеля, или какие должности занимал Менделеев, или какие титулы и звания были у Эйнштейна? И я иногда думаю: как было бы замечательно, если бы человек ориентировался только на ту оценку, которая ждет его после смерти, а не на ту, часто ложную, обманчивую, искаженную конъюнктурными моментами и внешней видимостью оценку, которую он имеет при жизни. Сколько он сэкономил бы времени, сил и энергии, которые он безрассудно приносил на алтарь своего тщеславия и так называемой карьеры, и которые он мог бы употребить на какое-нибудь общественное полезное дело. К сожалению, не каждому это удается. Вероятно, не удалось это полностью и мне. Но все же, оглядываясь на прошлое, я, честно говоря, не могу припомнить ни одного случая, когда бы я хотя бы палец о палец ударил для получения какой-либо должности, звания или степени. Единственное звание, которого я энергично добивался, это звание студента Петроградского университета в 1922 году. После этого я уже не добивался никаких званий и должностей. И не скрою, что это доставляет сейчас мне большое удовлетворение. Значит, в этом отношении я жил правильно, без суеты. Очень важно жить без суеты. Суета изнашивает людей. Я уверен, что даже многие физические недуги происходят от суеты.
Коренное преобразование отношений между людьми – в этом высший смысл и конечная цель нашей жизни. Все остальное не что иное, как средство достижения этой цели.
На каждом из нас лежит долг – решая свои текущие научные проблемы, делать в то же время все от нас зависящее, чтобы скорее наступило это царство – царство доброты. Вы спросите, что можно каждому из нас для этого сделать? Ответ очень простой. Прежде всего, быть добрым самому. Будучи добрым, вы будете заряжать добротой окружающих. Ведь доброта заразительна, гораздо заразительнее, чем эгоизм и злоба. Давайте же дадим слово, что с этого дня каждый из нас будет чуточку добрее…».
Мне кажется, что это наставление великого ученого и гражданина актуально на все времена.

З.А. БИТАРТИ, профессор