Я умирал на поле боя, 

Хлестала кровь с дыры в груди,

И больше не было сомнений,

Что ожидает впереди.

Свистели пули, рвались мины,

Косила смерть ряды друзей.

Мы умирали молодыми –

За счастье внуков и детей.

Я обещал тебе вернуться…

Ты верила и так ждала,

Писала мне, молила Бога…

А я не смог… прости меня!..

Пять лет пролетело, а кажется, что все было только вчера, – те страшные дни, которые перевернули всю мою жизнь с ног на голову. Все, что раньше казалось важным, стало таким бессмысленным и мелочным. Изо дня в день меня не покидало ощущение, что это не моя жизнь, со мной не могло такого произойти.

Меня, как фигурку на шахматной доске, взяли и переставили в не предназначенное для меня место, где со всех сторон – боль и безысходность.

Сколько бы я сейчас ни пыталась объяснить свои ощущения, словами их не передать. Эту боль можно только испытать, чтобы понять, но этого я не пожелаю никому на свете. Про себя повторяла лишь одно, пытаясь заставить себя в это поверить: «Его больше нет! Того, кто был для меня всем в этой жизни – больше нет! Почему Он? Почему с нами произошел этот ужас?!»

Будь проклята эта война, бессмысленная и никому не нужная, в которой всегда умирают лучшие, самые достойные!

Прошло пять лет, но те, чью жизнь разрушила страшная трагедия с цифровым выражением 08.08.08., до сих пор ощущают на себе последствия пережитого и физически и морально. А те, кто отделался «легким испугом», да еще и получил какие-то дивиденды с помощью этой войны, о чем им горевать?! Но я не хочу тратить свое время на тех, кто так скоро забыл, благодаря кому они и их дети живут в мирном суверенном государстве, не вздрагивая от каждого хлопка и шороха, как долгие двадцать лет. Но недаром говорят: «Народ, забывающий свое прошлое, лишает себя будущего».

Я хочу вспомнить о ребятах, которые ценою жизни подарили нам свободу. Низко поклониться их семьям и сказать, что есть и те, кто помнит и чтит память их сыновей, мужей и отцов. Я по себе знаю, как приятно бывает, когда приходишь на могилу, а там лежат цветы, значит, кто-то вспомнил, потому что среди «настоящих» защитников Цхинвала был и мой муж – командир взвода артиллерийской разведки Министерства обороны РЮО Галаванов Олег Ильич.

Только Бог знает, как трудно мне о нем писать, заново проворачивая в памяти трагические дни. Но с другой стороны, я очень хочу, чтобы таких людей знали поименно. Тех, кто грудью встал на защиту Родины, осознавая, что у них мало шансов остаться в живых. Они не спрятались в надежде переждать, пока придет «большой брат» и защитит их город, их дома, их семьи. Им некогда было об этом думать, встретившись со смертью лицом к лицу, они поступили так, как велела им честь осетина и патриота! Они отдали самое дорогое, что у них было – свои жизни! Посмертно их наградили орденами «Уацамонга», а вот о почестях, которые оказывались обладателю этой знаменитой чаши, почему-то забыли. Забыли и об их детях. Уже то, что пенсия по утере кормильца в нашей республике составляет двести пятьдесят рублей, говорит о многом!

Олег был обычным парнем, никаких качеств супермена у него не было, разве что высокий рост. Как и у любого человека, были и достоинства, и недостатки, но всегда чувствовалось то неподдельное благородство и чувство ответственности, которые были заложены генетически. Ведь отец Олега, Илья Ягорович – подполковник морской авиации, кавалер ордена Красной Звезды, которую он получил за то, что посреди океана посадил на авианосец испытуемый самолет, у которого отказали двигатели. Он мог катапультироваться и бросить машину, но летчик поступил иначе и спас самолет, рискуя жизнью. Свекор не любил об этом рассказывать, но, говорят, когда он вылез из самолета и снял шлем, стоящие рядом заметили, что виски пилота поседели. В Советском Союзе орден Красной Звезды просто так не давали, это была большая честь. Дома в семейном альбоме хранится фотография, как командующий Северным флотом вручает Илье Ягоровичу орден.

Отец ненадолго пережил единственного сына, он так и не смог поверить в то, что его сына больше нет, и все время ждал, впрочем, как и все мы, что откроется дверь и войдет Олег шумно, приветствуя всех с порога.

Быть мужчиной – это призвание, именно оно не позволило ему оставить свой пост на крыше казармы миротворцев в ночь с седьмого на восьмое августа две тысячи восьмого года. Под шквальным огнем, по словам очевидцев, он продолжал корректировать бой артиллеристов, давая точные координаты, чем приводил врагов в бешенство. Грузинские военачальники никак не могли понять, откуда у миротворцев такие точные сведения о расположении их орудий и складов с боеприпасами, а когда поняли, судьба Олега была предрешена, и он об этом знал. Знал, что корректировщик – мишень в любой войне. Почувствовав, что находится под прицелом, в последний раз вышел на связь, сообщив, что обнаружен. А дальше случилось то, чего я боялась больше всего в жизни.

Вспоминает его напарник от российских миротворцев, который находился на позиции рядом с ним: «Я провел с лейтенантом Галавановым двое суток на крыше, он был прекрасным собеседником, очень интересно и доступно объяснял мне многие вещи. С большой нежностью говорил о своей семье, сыновьях, при этом лицо его светилось добротой. Обещал пригласить меня в гости, когда все закончится и угостить натуральным вином собственного изготовления. Он очень грамотно и точно вел бой, с его наводок осетинские орудия попадали прямо в цель. А когда я спросил, в какой военной академии он учился, услышал в ответ его заразительный смех: «Какая академия, – ответил он сквозь смех, – сам за полгода освоил, по нашим высотам побегаешь, не такому научишься! Вот теперь уже новичков учу. Нам, Андрей, в академиях учиться некогда, видишь, что творят звери, – тут его улыбающееся лицо стало вмиг очень серьезным, – я уже, скорее всего, под прицелом, они уже давно за мной охотятся, но я еще успею им напакостить».

Он снова, сосредоточенно принялся за дело, которое с такой ювелирной точностью у него получалось. «Никогда столько не кричал», – признался Олег, голос его и правда охрип от крика, связь становилась все хуже, а стрельба усиливалась. «Принеси водички, по-братски»,- попросил он меня. Я, буквально на две минуты, спустился на второй этаж, там стояла цистерна, набрав воды, я уже поднимался обратно. И тут – залп. Прицельно танковый снаряд попал в то место, где стоял Олег. Я бросился наверх, грузины расстреливали нас в упор, было много раненых. Поднявшись, я увидел его: лежа на крыше, он истекал кровью, – осколочное ранение грудной клетки. Первая мысль, промелькнувшая у меня в голове, – а ведь он жизнь мне спас, не спустись я вниз, кто знает, где бы меня сейчас корежило, я должен его спасти, такие люди не могут просто так умирать. Я кричал, звал на помощь, но кто в такой суматохе мог меня услышать, все искали место, где укрыться, осколки снарядов сыпались как дождь. Олег иногда приходил в себя и просил меня оставить его: «Спасайся, ты же погибнешь ни за что, а тебя ведь мать дома ждет!». «А тебя – сыновья, жена ждут, так что нам с тобой еще рано умирать». – Он постарался улыбнуться синеющими губами. – И вина твоего мы еще не попробовали». – «А я ведь ей вернуться обещал и обманул, – хрипя, шептал он, – как они теперь без меня». Наконец я дотащил его до первого этажа, санитарная машина была метрах в пятидесяти от нас, но эти метры еще нужно было пройти под шквальным огнем. Истекая кровью, мой друг слабел на глазах. Хотелось кричать во всю глотку оттого, что я уже ничего не могу изменить. Вот жил человек, молодой, красивый, умный, имел семью, замечательных сыновей и был счастлив. Но чьей-то больной голове захотелось поиграть в войну и вот он, защитник Родины, лежит смертельно раненый, а дома даже не подозревают, что больше никогда не увидят его живым. Тут я очнулся от крика, доносящегося из рации, которую Олег сжимал в побелевших пальцах, наверное, его ищут, я потянулся было ответить, но понял, что лучше не стоит этого делать. Пробегавший мимо сержант помог мне дотащить лейтенанта до санитарной машины, его начали готовить к операции, но было уже поздно, осколок задел легкое, он умер. Не успели мы вместе с врачами добежать до казармы, как в машину попал снаряд и она загорелась… Очень большой след оставило в моей жизни знакомство с лейтенантом Галавановым, человеком, обладающим такими незаурядными способностями, изучить за полгода то, что некоторые за несколько лет учебы в военных вузах не могут освоить, и в то же время простота и человечность, такая трепетная любовь к семье, детям. Вот о ком можно было написать повесть о настоящем человеке! Я решил, что если выживу, обязательно вернусь и найду его близких…»

Он нас нашел, вернее, мы с детьми в годовщину, восьмого августа, пришли возложить цветы на место гибели Олега, к нам подошел лейтенант, представился и спросил: « Вы к Олегу?» – «Да, – ответила я, – а вы его знали»? Скулы лейтенанта задрожали, он обнял меня крепко-крепко, как будто хотел защитить от чего-то. Потом опустился к детям, взял их ладони в свои и тихо произнес: «Ваш отец, лейтенант Галаванов, настоящий герой, пацаны, никогда не забывайте об этом, слышите?! В последние минуты своей жизни он думал о вас, и очень вас любил, вы по праву можете им гордится!» Потом он рассказал мне все то, что я изложила выше. Мы с мамой Олега пригласили Андрея в гости и угостили тем самым вином, о котором говорил Олег, он еле сдерживал слезы и только повторял: «Простите меня, я не успел, я должен был… Он жизнь мне спас, а я…», – мы успокаивали его, говоря, что он ни в чем не виноват, что это все война… На следующий день Андрей уехал к себе в Тульскую область, а мы остались успокоенные оттого, что, умирая, Олег был не один, рядом с ним был человек, который за два дня стал ему другом.

Хочу выразить этому человеку с большой буквы мою искреннюю признательность и уважение, а его матери низкий поклон – за то, что воспитала такого замечательного сына!

Вернувшись домой, миротворцы, оставшиеся в живых, во главе с Героем России, полковником Константином Тимерманом подали рапорт в Министерство обороны России с просьбой: «Принять во внимание героизм, мужество и высокий профессионализм осетинского наблюдателя, лейтенанта Галаванова О.И. и представить его к званию Героя России посмертно». Но, видно, Сердюкову было не до этого!

В последнем нашем разговоре с Олегом я просила его поберечь себя ради детей, на что он ответил: «Я здесь не для того, чтобы себя беречь, а чтобы вас защитить! Если все будут беречься, то кто же тогда будет защищать свои семьи, свой город?! Вот кем бы ты хотела быть, – спросил он, – женой труса, или вдовой героя?» Тогда я сказала, что мне все равно, кто он, лишь был бы живой.

Но прошли годы, и я понимаю, у него не было другого пути, это была его миссия на этой земле, и он выполнил ее достойно! Поэтому лучше быть вдовой героя и ходить с высоко поднятой головой, чем женой труса.

Вечная память настоящим мужчинам: сыновьям, мужьям, братьям, отцам и в России, и в Осетии, сложившим головы за свободу и независимость своей Родины! А к Родине большая просьба: помни и чти тех, кто тебя защищал не только на словах, но и в поступках!

Это рай, здесь деревья цветут в феврале,

Спят аланы и скифы в свободной земле,

Спят легенды и сказки минувших веков,

Но не дремлет бессонница сирот и вдов!

Я кричу заполошно: «Я жив! Не убит!

Я еще не вмурован в цхинвальский гранит!

Я с тобою, Цхинвал, я такой не один, –

В каждом русском живет его брат – осетин!..

(«Реквием 08.08.08.» отрывок, С.Н. Стукайло)

Алена ДОГУЗОВА