В газете «Северная Осетия» (Владикавказ), №35 от 1 марта т.г. была опубликована статья нашего видного ученого и общественного деятеля Л.А. Чибирова «О научной этике и национальном менталитете». Статья полностью посвящена рецензии на одну из последних работ известного археолога В. А. Кузнецова «Аланы и Кавказ. Осетинская эпопея обретения Родины», вышедшей во Владикавказе в 2014 г. Ее рецензентами были Л.А. Чибиров и В.Д. Дзидзоев. Моя рецензия на эту работу была опубликована в 5 номерах газеты «Южная Осетия» в 2015 г. под названием «Обретение родины – реальность или очередной миф?». В том же году в виде отдельной брошюры она была издана и во Владикавказе.
При встрече со мной после выхода этой рецензии Л.А.Чибиров поинтересовался: «Шӕг иуыл афтӕ у?». Мой ответ был столь же лаконичен: «Афтӕ у, уӕдӕ хынджылӕг кӕнын?». В свою очередь, встретив В.Д.Дзидзоева у нас в Цхинвале, я спросил его, читал ли он книгу В. А. Кузнецова, на которую, судя по всему, он дал положительную рецензию. В.Д. Дзидзоев в ответ ничего не ответил, лишь неопределенно пожав плечами. Эти казалось бы незначительные детали я привожу для того, что для полноты картины было бы неплохо опубликовать также и указанные рецензии, причем в той же газете.
Что же касается рецензии Л.А. Чибирова, то ее появление не может не вызвать ряд явно напрашивающихся вопросов. Прежде всего, какова причина, по которой лично сам автор критикуемой мной работы не отвечает на эту критику? Ведь после публикации моей рецензии прошло уже более трех лет. Неужели В.А. Кузнецов за это время не смог подготовить свои ответы? Или, может быть, ему попросту негде опубликовать их, как простому смертному? Думается, что сама постановка этих вопросов, ответа на которые нет и в статье его защитника, свидетельствует, что подсудные причины этого явления еще ждут определенного ответа. Ведь В. А Кузнецов же не какой-то несмышленый ребенок, обижаемый плохими дядями и нуждающийся в защите.
Второй, не менее важный вопрос для меня заключается в том, для чего лично Людвигу Алексее-вичу понадобилось публиковать эту статью? И если ему очень уж приспичило это печатать, то стоило ли для этого ждать столько лет? И дело здесь даже не в тоне статьи или выдвинутых в ней против меня обвинениях, ответы на которые, как будет показано ниже, будут более чем исчерпывающими. Готовя свой ответ на указанную рецензию, мне сразу же хотелось отбросить личный интерес автора этой публикации, и вот почему. Хотя мы с Л.А.Чибировым никогда не были закадычными друзьями, что называется, «не разлей вода», но у нас всегда, как я полагаю, были нормальные человеческие отношения, в последние годы даже близкие к дружеским. Свою последнюю публикацию «Осетинская Нартиада» (2016) он в начале 2017 г. даже подарил с такой надписью: «Одному из известных алановедов и нартоведов современности…».
Поэтому, чем больше я вчитывался в содержание, стиль и тон этой статьи и прошедший со времени выхода моих рецензий срок (почти три года!), тем больше я убеждался, что что-то явно «неладно в Датском государстве». И моя интуиция меня явно не обманула. Содержание разбираемой статьи полностью это подтверждает. А суть этого вопроса заключается в том, что Л.А. Чибиров не может считаться и, называя вещи своими именами, не является специалистом по проблеме этногенеза и этнической истории осетин. Не является прежде всего потому, что данная проблема никогда не была основной сферой его научных интересов. Отсюда и многочисленные ляпсусы, фактические и методологические ошибки, ошибочные утверждения и формулировки, заимствованные из чужих работ, без каких-либо ссылок и т. д. Отдельные же его дилетантские публикации по проблеме этногенеза с соответствующими выводами дело, естественно, не меняют.
Статья начинается с утверждения, что «среди части ученых-историков Осетии и так называемых ура-патриотов в последние годы явно чувствуется негативная аура вокруг личности В.А. Кузнецова». Не трудно догадаться, что в этой самой «ауре» явно прослеживается значение определенной критической оценки выводов В.А. Кузнецова по проблемным вопросам этнической истории осетин. Поэтому эта «аура» стала складываться не в «последние годы», как утверждает мой оппонент, явно не знакомый с соответствующей литературой, а значительно раньше. Конкретно – с самого начало научной деятельности В. А. Кузнецова, т.е. с начала 60-х годов XX в. Должен признаться, что, видимо, одним из создателей этой «ауры», если не единственным, был автор этих строк. «Единственным» потому, что я что-то не припоминаю, чтобы кто-нибудь из числа осетинских авторов, в первую очередь археологов, за более чем пятидесятилетний период научной деятельности В. А. Кузнецова когда-либо откликнулся на его публикации.
Моя критика основных положений В. А. Кузнецова по проблеме этногенеза осетин начинается с публикации его первой монографии «Аланские племена Северного Кавказа» (М., 1962 г). Именно в этой работе он впервые формулирует свою интерпретацию этногенеза осетин и этнического содержания имени алан. В. А. Кузнецов утверждал, что в эпоху раннего средневековья на Северном Кавказе существовали якобы два больших племенных союза, составлявших основу исторической Алании. По его мнению, основу западного союза, связанного с этническим названием асы, составляли автохтонные племена Северо-Западного Кавказа – предки современных адыгов, абазин и отчасти (выдел. мной – Ю.Г.) осетин, а восточного – автохтонные племена Центрального Кавказа, предки современных осетин, ингушей и чеченцев (с. 113). При этом дигоры и ироны рассматривались им как близкородственные адыгам и вайнахам племена, подвергшиеся якобы разновременной ираноязычной ассимиляции со стороны сармато-алан.
Эти выводы были тщательно проанализированы в ряде моих публикаций 60-х годов прошлого столетия. Это, в первую очередь, газетная рецензия на указанную монографию (газ. «Соц. Осетия», 26, IX, 1962 г) и статья «О содержании этнонима аланы» // Изв. ЮОНИИ, вып. XII, 1963, с.7-23. В этих публикациях была показана полная несостоятельность выше-приведенных выводов В. А. Кузнецова, не находящая даже какого-либо косвенного подтверждения в источниках. То же самое относится и к другому его утверждению, относящему появление алан на Северном Кавказе аж к концу IVв. и трактующему это событие как результат нашествия гуннов.
В. А. Кузнецов на эту критику не ответил. Однако в своем докладе на сессии 1966 г. во Владикавказе он кардинально меняет свою формулировку об этническом содержании этнонима алан. Теперь он уже пишет, что этноним «аланы», оказывается, покрывает собой не только аорсов, но и сираков, причем со ссылкой на мои работы (с.63), и распространяется якобы древними авторами «на ряд автохтонных кавказских племен, включенных в аланский племенной союз…» (с. 50). Сравнение содержания вышеприведенных формулировок В. А. Кузнецова об этническом содержании имени алан и об этнической идентичности алан в целом, отделенных друг от друга всего лишь несколькими годами, приводит к вполне определенному выводу. Он заключается в том, что его вывод о собирательном значении термина «аланы» был начисто лишен какой-либо доказательной базы, крайне субъективен и основан преимущественно на предположениях и домыслах самого автора.
Новую, теперь уже третью попытку определения аланской культуры Центрально Кавказа и этнического содержания носителей этой культуры В. А. Кузнецов предпринял в 1971 г. Произошло это на конференции по аланской археологии, которая состоялась в Северо-Осетинском НИИ и явилась своеобразным продолжением конференции 1966 г. В своем докладе «Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V-XIII вв.» он выдвинул идею о выделении на указанной территории еще одной локальной группы, названной им центральной, или горно-кавказской (МАД ИСО, 3, с.33-34), в свою очередь делимой на три локальных варианта с неоднородным населением.
И это в V-XIII вв., когда уже на рубеже и в последних веках до и на рубеже н.э. по данным письменных источников (Страбон, Плиний, Валерий Флакк, Птолемей, древнегрузинские хроники), горная зона Кавказа от Дарьяльского ущелья на востоке и до верховьев Кубани и границ Абхазии на востоке была заселена племенами преимущественно скифо-сарматского происхождения. Более того, по сведениям Страбона, одного из самых авторитетных античных авторов, уже в последних веках до н.э. горная часть Иберии, в состав которой входила и территория современной Южной Осетии, была уже давно заселена племенами скифо-сарматского круга. При этом это население составляло большинство населения аршакидской Иберии, царей которых «Картлис Цховреба» называет «царями рода аланского (мепени ажгаланианни)», и на севере непосредственно соседило, по словам того же Страбона, со своими соплеменниками в лице аорсов. Обращает на себя внимание, что В. А. Кузнецов практически не комментирует сведения Страбона, всячески отбрасывая и убегая от них, как черт от ладана.
Такой подход вполне понятен и объясним, ибо стоит только привести их, и вся его конструкция, касающаяся алан, просто провисает в воздухе. А все дело в том, что именно эти аорсы Центрального Кавказа, вместе с «верхними», или донскими аорсами (танаитами «донцами»), которым они уступали по численности, и составили основное ядро будущих алан.
Вполне понятно и весьма показательно, что и в данном случае В. А. Кузнецов не смог, да и не мог привести ни одного доказатель-ства существования на указанной территории Центрального Кавказа отличного в этническом отношении от алан-осетин населения по причине отсутствия такового в природе. Именно в своем выступлении по данному вопросу я и отметил, что предложенная им схема является «лишь новой попыткой придать понятию аланской культуры расплывчатый характер» (с.94).
В.А. Кузнецов, конечно, осознавал полную несостоятельность своей трактовки конкретного этнического содержания имени алан в средневековье, претерпевшей в его публикациях столько различных умозрительных вариантов аланской культуры. Достаточно сказать, что только за 9 лет (1962-1971 гг.) он выдвинул три различные интерпретации этого вопроса. Будучи не в состоянии открыто ответить на критику в его адрес по данному вопросу, он вынужден прибегнуть к довольно любопытному трюку, пытаясь доказать, что собирательное значение он якобы придавал не этническому названию алан, а его политическому синониму. В своей статье «Аланы и асы на Кавказе» (2000 г.) он уже утверждает, что этноним алан, наряду с конкретно- этническим содержанием сарматской племенной номинации, приобрел и собирательное значение политонима (выдел. мной – Ю.Г., с. 173.).
Спрашивается, а кто, собственно, возражал или даже просто ставил под сомнение такое определение имени алан, как государтсвенно-образующего и политического названия? Словно предчувствуя такие метаморфозы, я затронул этот вопроса в ряде своих публикаций еще в 60-х г. прошлого столетия.
Вот что я писал, к примеру, в своей статье 1963 г. («О содержании этнонима аланы»): «…Мы не исключаем, что имя алан в качестве политического наименования могло в период преобладания алана на Северном Кавказе распространяться и на отдельные покоренные или зависимые от них племена» (ИT, 1, с. 122). Аналогичная мысль была высказана мной в 1966 г. и в статье «Сведения Ар-мянской Географии» VII в.: «Не исключая, что средневековые авторы могли обозначать этим именем как политическим термином, и отличные от алано-осетин народности Северного Кавказа, следует признать, что в его узком значении им обозначились только предки осетин. Этому не противоречит и то обстоятельство, что какая-то часть алан могла быть со времен ассимирована другими этническими группами» (ИT,1, с. 182). В рассматриваемый период В. А. Кузнецов, рассматривая этническое значение содержание этнонима алан, даже не упоминал термин «политоним».
По этой проблеме Л.А. Чибиров хранит только молчание, в его статье об этом нет ни слова. Между тем рассматриваемая проблема является важнейшей проблемой этногенеза и этнической истории осетин, начиная с рубежа н.э., когда началось формирование аланской государственности и скифской по происхождению аланско-осетинского этноса, и вплоть до эпохи нашествий татаро-мон-голов и Тамерлана.
Позиция же В.А. Кузнецова по данному вопросу, рассмотренная выше, явно не подтверждает рисуемую Л.А. Чибировым благостную картину неоценимого вклада его кумира в изучение истории осетинского народа. Именно поэтому, на наш взгляд, молчание моего оппонента по данному вопросу означает попросту элементарное недопонимание сути данной проблемы, его источниковедческой базы и сопутствующей ей специальной литературы, или же он сознательно ее игнорирует. Другого здесь просто не дано.
Следует особо подчеркнуть, что полемизируя со мной по поводу или иных выводов своего протеже, Л.А. Чибиров избирает более чем сомнительный метод своей аргументации. Заключается этот «метод» в том, что в этой полемике мой оппонент опирается не на существующие источники и литературу, а на конечные выводы своего протеже, которые и собственно и были объектами критики в моей рецензии. Столь явная слепая вера в непогрешимость этих выводов практически каждый раз приводил его к очередному ляпу или попаданию впросак.
Ю. С. ГАГЛОЙТИ
Полную версию читайте во вложениях