В последние годы в языкознании и ряде смежных дисциплин, как за рубежом, так и в России, получает определенное распространение точка зрения об отсутствии генетической связи между скифским и осетинским языками. Надо прямо сказать, что аргументация этого, более чем сомнительного тезиса, носит крайне односторонний и тенденциозный характер. Это наглядно проявляется, с одной стороны, в том, что необоснованно подвергаются сомнению многие устоявшиеся и выдержавшие проверку временем выводы лингвистического и исторического порядка, четко подтверждающие родство осетинского языка со скифским и, соответственно, родство носителей этих языков. С другой стороны, что еще более важно, сторонники этой точки зрения практически полностью игнорируют более чем убедительные данные целого ряда научных дисциплин, четко подтверждающие эту связь.
В наибольшей степени это направление проявилось в известной статье польского лингвиста К.Т. Витчака «Скифский язык: опыт описания», опубликованной еще в 1992 г. в пятом номере журнала «Вопросы языкознания», обильно цитируемой адептами этого направления. Основной вывод статьи гласит, что нельзя говорить о языках скифов и сарматов, с которым исключительно связывает осетинский язык К.Т.Витчак как «о близких диалектах какого-то единого североиранского языка. Это безусловно два иранских языка» (разрядка наша – Ю.Г.).
Отмечая определенную скудность существующего для рассматриваемого вопроса материала, автор, тем не менее, утверждает, что имеющиеся в его распоряжение данные «все же дают возможность в какой-то степени охарактеризовать язык скифов и определить его место в составе индо-иранской языковой семьи». Такими данными автор статьи в первую очередь считает встречающиеся у античных авторов, прежде всего греческих, скифские глоссы, т.е. устаревшие или малоупотребительные слова, нуждающиеся в толковании, и «в меньшей степени скифскую ономастику» (разрядка наша – Ю.Г.). Другими словами, польский исследователь пытается решить поставленную задачу исключительно языковыми данными, причем крайне ограниченными по своей специфике.
Предложенная К.Т. Витчаком методика решения рассматриваемого вопроса не может не вызвать возражения и удивления. Даже соглашаясь с позицией автора о круге источников, привлекаемых им для решения поставленной цели, следует отметить, что скифская ономастика, т.е. собственные имена, в том числе этнические, социальные и географические термины, пусть даже «в меньшей степени», имеет куда большее значение для решения связанных со скифами этнических вопросов, чем зачастую спорные толкования отдельных глосс. Чтобы убедиться в этом, достаточно привести в качестве примера два скифских племенных названия, а именно – «меланхленнов» (греч. «черноризцы» или «одетые в черное») и «кефалотомов» (греч. «отсекатели голов»).
Название скифского племени меланхленов встречается уже в VI в. до н.э. у историка и географа Гекатея Милетского в его «Землеописании». Его местное название, известное по надписям, обнаруженным в причерноморской греческой колонии Ольвия, звучит как «саударата», практически в точности повторяющие осетинское саударатæ (букв. «одетые в черное»). Другой пример: греческий географ Страбон, писавший на рубеже н.э., упоминает живущее в горах над Арменией племя сарапаров, оказавшихся здесь, по всей видимости, в результате скифских походов на юг в VII-V вв. до н.э. По словам Страбона, сарапары неукротимы, живут в горах, подобно скифам отрубают головы и снимают черепа, что обозначается словом «сарапары». Идентичность этого названия с осетинским сар-аппар, буквально означающее «сбрасывающий (отрубающий) голову», вряд ли может вызвать какие-либо сомнения. Это племя под названием «кефалотомов» древнеримский писатель Плиний называет как среди племен Восточного Причерноморья и как «сарапары» – среди сако-массагетских племен к востоку от Каспия.
Даже два этих скифских этнонима, примеры которых далеко не единичны, ясно свидетельствуют о значении скифской ономастики для решения поставленной польским автором проблемы. Забегая несколько вперед, смею утверждать, что бесспорные осетинские этимологии скифской ономастики, скифо-сарматские этнографические параллели и фразеологизмы, оставшиеся вне поле зрения польского автора, показывают всю иллюзорность и тенденциозность построений сторонников отсутствия генетической связи между осетинским и скифским языками. Сторонники этой точки зрения утверждают, что в своих выводах они исходят из бесспорных «фонетических законов», хотя эти выводы на практике во многом исходят из допусков и чистейших предположении. Об этом, в частности, наглядно свидетельствуют коренные расхождения в трактовке таких, к примеру, скифских названий, как самоназвание скифов «сколоты», видными языковедами-скифологами (иранистами), которых вроде трудно обвинить в незнании звуковых законов. Понятно, что на эти вопросы в первую очередь должны отвечать наши языковеды, но адекватного ответа на рассматриваемую проблему, к сожалению пока нет. Хочется надеяться, что – «пока».
Но самым большим упущением рассматриваемой статьи польского автора мне представляется практически полное игнорирование обширного пласта скифо-осетинских этнографических и фразеологических параллелей, значение которых для решения скифо-осетинской взаимосвязи трудно переоценить. Следует оговориться, что автор и не ставит перед собой такую цель, отмечая, что характеристика скифского языка даётся им «с опорой на аргументы фонетического, мифологического и лексического характера при одновременном использовании всего доступного лексического и ономастического материала» (разр. наша – Ю.Г.). Это, однако, не меняет существа вопроса. Не говоря уже о том, что доступный лексический и особенно ономастический материал использован далеко не полностью (к примеру скифо-осетинское зæрин «золото», сæн «вино» и др). Материал скифо-осетинских параллелей играет здесь едва ли большую роль, чем многие выводы лингвистического характера, основанные во многих случаях на чистейших предположениях, и в данном случае не имеет особого значения, делается это сознательно или по элементарному незнанию существующего материала.
Впрочем, в последнее трудно поверить. К.Т.Витчак столь прекрасно осведомлен о работах Вс. Ф. Миллера, которые им обильно цитируются, что он вряд ли мог пройти мимо статьи последнего «Черты старины в сказаниях и быте осетин». Именно в этой статье, опубликованной в 1882 г., был впервые проведен ряд скифо-осетинских параллелей, сохранившихся как в живом быту, так и в верованиях, обычаях и нартских сказаниях осетин. Этим самым было положено начало сравнительно-историческому изучению нартского эпоса осетин и скифо-осетинских параллелей. Эта работа была успешно продолжена Ж. Дюмезилем и В.И. Абаевым, о работах которых не мог не знать польский автор. Немало сделано в этом отношении и другими исследователями, в том числе и осетинскими, с работами которых польский лингвист, возможно, и не знаком.
Новый этап в изучении скифо-осетинских параллелей начинается, можно сказать, с публикации статьи автора этих строк «Скифаг-ирон параллелтæ» (журнал «Фидиуаг» 1961 г., № 6). В этой статье были приведены новые скифо-осетинские параллели, не встречающиеся в предшествующих публикациях на эту тему. В этой же статье, впервые в специальной литературе были приведены скифо-осетинские фразеологизмы, чем было положено начало новому направлению в изучении скифо-осетинских схождений в целом. Вскоре последовали и другие публикации по данному вопросу, наглядно продемонстрировавшие важное значение таких параллелей в подтверждение генетического родства со скифами и, соответственно, осетинского языка со скифским.
В качестве примера, наглядно иллюстрирующего значение скифо-осетинских фразеологизмов для решения этногенетических проблем, связанных со скифами и осетинами, приведем лишь один факт. В самом конце VI в. до н.э. произошло вторжение в Скифию войск крупнейшей в то время Персидской державы Ахеменидов во главе с царем Дарием. Скифы в ответ на это, впервые в истории, применили тактику т.н. «выжженной земли», стремясь сперва обескровить намного превосходившее их войско персов, а затем нанести им решающий удар. Когда персы поняли, что избранная скифами тактика неминуемо закончится их поражением, то Дарий решил вступить в переговоры с царем скифов Иданфирсом. Между ними состоялся обмен посланиями. По сообщению Геродота, в своем послании Дарий потребовал от Иданфирса признать его своим владыкой и прийти для переговоров. В ответ на это царь скифов завершил свое послание следующими словами: «…за то, что ты посмел объявить себя моим владыкой, тебе придется плакать» (разр. наша – Ю.Г). Описанная Геродотом картина обмена послания между правителями Скифии и Персии нашла столь широкий резонанс в античном мире, что об этом факте еще пять веков спустя писал древнегреческий автор Плутарх. Как скифское выражение, он приводит слова о том, что «скифы ответили персидскому царю Дарию, что они желают ему плакать». При этом он добавляет от себя, что эта пословица «относится к тем, кто отрывисто выражает кому-либо дурные пожелания».
Комментаторы и переводчики Геродота, не понимая значения и смысла угрозы Иданфирса заставить «плакать» Дария, переводили скифское выражение, использованное Иданфирсом, словами типа – «ты мне еще дорого заплатишь», «ты мне поплатишься», т.е. далекими от оригинального текста Геродота. Не помогло и вышеприведенное разъяснение Плутарха, правильно указавшего, что оно означает какую-то угрозу, инвективу. И только обращение к осетинскому языку и осетинской этнографии, как и во многих других случаях, поставило все на свои места. Дело в том, что разбираемое выражение в точности соответствует осетинскому выражению «кæуинаг дæ сæр» или «кæуинаг фæуæд дæ сæр», и которое означает буквально «пусть твоя голова станет оплаканной» или «будет оплакана». Этот фразеологизм является неотъемлемым элементом осетинского ритуального плача «хъарæг», обрядового причитания над покойником. Взятое в отдельности, оно означает угрозу или пожелание смерти. Именно в таком значении, надо полагать, оно и использовано Иданфирсом и в точности было передано Геродотом.
В связи с рассмотренной семантикой скифо-осетинского фразеологизма, хотелось бы задать нашим оппонентом следующий вопрос. Можно ли привести хотя бы один пример существования одного и того же фразеологизма в двух неродственных языках, отделенных друг от друга более, чем двумя с половиной тысячью лет? Отрицательный ответ на поставленный вопрос не вызывает никаких сомнений. В подтверждение этого можно привести не одну и не два такие параллели.
Ю.С. ГАГЛОЙТИ, профессор, заведующий отделом истории и этнографии ЮОНИИ им. З. Ванееева
(Продолжение следует)
