Должен признать, что мне очень не хотелось писать о вынесенной в настоящей статье проблеме. Не хотелось в первую очередь потому, что она непосредственно касается ученого, уже более четверти века ушедшего в мир иной. Как говорится, в таких случаях – надо «или хорошо, или ничего». К тому же, в содержащейся в данной статье полемике мне часто приходится ссылаться на свои публикации и выводы, что, как принято считать, тоже вроде не совсем педагогично. А писать о разбираемых в статье вопросах просто необходимо, ибо касаются они крайне важных проблем истории осетинского народа в целом и в частности, истории формирования его южной ветви и осетино-грузинских взаимоотношений в древности и средневековье.
Речь в данном случае идет о трудах известного историка Г. Д. Тогошвили (1932-1989), осетина по национальности, работавшего в «Институте истории археологии и этнографии АН Груз. ССР», переведенных на русский язык. Первый том его «Избранных трудов по кавказоведению» вышел во Владикавказе в 2012 г., второй – в 2014. Ответственный редактор этого издания Л. А. Чибиров. Вряд ли надо особо доказывать, что научная и моральная оценка таких работ должна носить принципиальный и ответственный характер, невзирая на личности и их действительные или мнимые заслуги, а не сводиться к практически безоговорочному восхвалению, полностью лишенному каких-либо объективных оснований.
К большому сожалению, именно такое положение, мы имеем в вышедших в Северной Осетии рецензиях и откликах на эти «Труды…». Это, в первую очередь, рецензии д. и. н. Ф. Гутнова в «Северной Осетии» (28. 12. 2012 г. и 11. 06. 2014 г.) и отзыв Хазби Цгъойты в «Рæстдзинад» (2014). Теперь эту панегирическую коллекцию пополнила статья журналиста Батрадза Харебова, опубликованная в газ. «Республика» в феврале т. г. под весьма характерным названием «Книга, которую мы так долго ждали». Эта статья, можно сказать, окончательно предрешила вопрос о необходимости открыто высказаться по всем проблемным вопросам данного издания.
Это было связано и с тем, что в отличие от североосетинских авторов статья Б. Харебова намного обширнее, причем в ней предпринята попытка, пусть и с негодными средствами, не только полностью поддержать подход Г. Д. Тогошвили к наиболее принципиальным вопросам осетино-грузинских взаимоотношении, но и придать им как-бы дополнительную аргументацию. При этом, правда, рецензент даже не пытается показать истинную сущность и реальный характер этих вопросов.
В чем же видит рецензент главные заслуги Г. Д. Тогошвили в изучении истории осетинского народа в целом и истории грузино-осетинских отношений в частности? Эти закономерно напрашивающиеся вопросы остаются фактически без ответа. Как это ни странно в названной рецензии так и не сформулировано четко и внятно, в чем же заключились эти заслуги, если таковые, конечно, были.
Вполне естественно, что у любого читателя, тем более по возрасту и образованию, не очень посвященного в специфику того периода и детали споров по указанной проблеме, невольно возникает вопрос о том, с чем же это было связано? По утверждению рецензента, работающий по данной тематике, всегда находился под двойным прессом. «Мнение ученого могло быть раскритиковано как с одной, так и с другой стороны, а то и с обеих сторон сразу (выдел. нами-Ю. Г.). Скажем, позиция Г. Тогошвили по вопросу времени переселения осетин в Закавказье, не находила понимание ни у грузинских, ни у осетинских ученых… То же самое и касается вопроса о двалах» (с. 33).
Приведенная выдержка из рецензии, процитированная почти полностью, является практически ее квинтэссенцией. При этом, в ее основе лежит не объективный историографический анализ проблемы, что следовало бы, казалось, ожидать, а типичный пример вынесенного в заголовок статьи определения подобной «историографии». И что особенно показательно, такой историографический обзор перемежается с заведомо ошибочными утверждениями, которые любой мало-мальски знакомый с данной проблематикой исследователь, просто не мог не видеть.
Смею утверждать, что сделано это было вполне сознательно, поскольку специальной литературы по разбираемым в рецензии вопросам в настоящее время более, чем достаточно. Именно поэтому внесение ясности в вынесенные в рецензии проблемы с неизбежностью сразу же вызвал бы вопрос о том, а ради чего следовало переводить на русский язык, т.е. для широкого круга читателей, труды нашего соотечественника? Для внесения полной ясности в историю осетино-грузинских отношений с древнейших времен и, в частности, историю формирования южной ветви осетинского народа, или поддержки и популяризации точки зрения Г. Д. Тогошвили в этом вопросе?
По утверждению рецензента, позиция Г. Д. Тогошвили «по вопросу переселения осетин в Закавказье», оказывается, не находила понимания ни у грузинских, ни у осетинских ученых. При этом рецензент, почему-то не приводит ни одного факта, который подтверждал бы это утверждение, да и не может их просто привести по причине практического отсутствия таковых. Кстати, не приводит он почему-то и защищаемую Г. Д. Тогошвили дату т.н. «переселения» осетин на юг, датируемую им XIII в., и растянувшееся, якобы, аж до XVIII в. Ни больше, ни меньше! Следует особо подчеркнуть, что Г. Д. Тогошвили несколько раз обращался к этому вопросу, все время меняя или уточняя свои формулировки, ссылаясь при этом то на предшествующих грузинских историков, то на различные издания свода грузинских летописей. «Картлис Цховреба». Поэтому для полноты и ясности рассматриваемой картины привлечем, в первую очередь, канонический текст грузинской летописи, в которой только и содержится единственное упоминание об этом. Эта летопись, именуемая «Жамтаагмтцерели» (Хронограф), известная также под названием «Столетней», охватывает период с XIII до начала XIV вв.
Касаясь событий начала 60-х годов XIII в., летописец пишет, что в это время перешли в Картли «бежавшие от (золотоордынского) хана Берке женщина удивительной красоты по имени Лимачав, которая привела с собой двух малолетних сыновей, родом Ахасарпакаиани (Ахсартагата – Ю.Г.), старшего-Пареджана и младшего-Бакатара, и множества других князей (тавадни мравални). Они прошли Врата Дарубандские (Дербентские) и прибыли к царю (Картли). Царь с уважением встретил гостей и направил «их к ильхану Хулагу». (Ильханами назывались ханы «Синей Орды», господствовавшие тогда на Южном Кавказе). Ильхан очень приветливо встретил их, пожаловав им харадж (права взимания поземельного налога, что подразумевало естественно наделение их земельными наделами- Ю.Г.), возведя их в ранг участников и своих соратников в военных походах. В этом качестве ильхан направил их обратно к царю, который некоторых из них поселил в Дманиси, а остальных-в Жинвани» (Картлис Цховреба, т.11, 1959, с. 251).
К указанным «Хронографом» географическим пунктом расселения осетин в Восточ. Грузии Дманиси и Жинвани, так называемый «список царицы Марии» (мариам дедопалис нусха) добавляет еще и «Калаки», под которым подразумевается Тбилиси, как его и ныне называют южные осетины. У Вахушти Багратиони (XVIII в.) вместо «Калаки» фигурирует просто «Картли». Не ставя под сомнение эти «добавления» или «исправления», зададимся лишь вопросом, а какое собственно отношение имеют указанные летописцем пункты к территории Южной Осетии? Вряд ли надо специально доказывать, что, не будучи даже большим специалистом по географии, любой объективный исследователь может дать здесь только один ответ, а именно-никакого. «Никакого» потому, что Жинвани (Жинвали) находится в Арагвском ущелье, а Дманиси-в Южной Грузии. То же самое относится естественно и к «Калаки» и к «Картли».
И вот на такой источниковедческой «основе» и строил Г. Д. Тогошвили свою трактовку «переселения» осетин на юг и начало формирования южной ветви осетинского этноса. Не удивительно, что столь явное противоречие между данными «Хронографа» о местах поселения в Картли переселившихся сюда в XIII в., осетин и территориальными границами Южной Осетии или исторической Двалетии, не могло не бросаться в глаза любому непредубежденному исследователю. Еще в 1967 г. на научной сессии Юго-Осетинского НИИ АН ГССР я выступил с докладом «Из истории переселения осетин в Закавказье», в которой показал, что переселившиеся в начале 60-х годов XIII в., вместе с царицей Лимачав, лица принадлежали преимущественно «к военно-феодальной знати Осетии», представляя собой своего рода политическую миграцию социальных верхов Алании (Осетии). Будучи зачислены со своими военными дружинами в состав регулярных войск ильханов, они «вряд ли могли сыграть сколько-нибудь значительную роль в формировании осетиноязычного населения на южных склонах хребта». Об этом же свидетельствует арена действий осетин во главе с Пареджаном и Багатаром в районах «Картли и Триалети, удаленных от территории компактного расселения южных осетин, в частности, от исторической Двалетии» (ИТ,I, с.184-185).
Практически к аналогичным выводам пришел позднее (в 1976 г.) и В. Н. Гамрекели. Правда, наши исходные позиции при этом были диаметрально противоположны. В. Н. Гамрекели исходил из того, что двалы, составлявшие основное население обоих склонов Центрального Кавказа, не были осетинами. Аналогичной точки зрения придерживался и Г. Д. Тогошвили. Я же исходил из того, что южные склоны Главного Кавказского хребта «были заселены осетинами, как минимум, с последних веков до н.э.». Что же касается этнической принадлежности средневековых туалов (двалов), то ни тогда, ни сейчас их осетинская принадлежность не вызывало у автора этих строк никаких сомнений. Последующие исследования по данному вопросу, на наш взгляд, только подтвердили эту точку зрения (ИТ, I, с. 625-626).
Особо удивляет то обстоятельство, что пытаясь исследовать начало «переселения» осетин на юг, Г. Д. Тогошвили ни разу не попытался проанализировать сведения Страбона (64 г. до н.э.-24 г. н.э.), касающиеся этнического состава населения южных склонов Центрального Кавказ. По словам знаменитого греческого географа, население равнинных районов Иберии в этническом и хозяйственном отношение резко отличалось от населения горной зоны. Равнинники занимались преимущественно земледелием и были склонны к мирной жизни, одеваясь подобно армянам и мидянам. Горную же часть страны занимало воинственное большинство населения, в образе жизни и по обычаям сходное со скифами и сарматами, с которыми они находятся и в соседстве и в родстве (выдел. нами-Ю.Г.). Это сообщение Страбона давно уже привлекло внимание исследователей, в т. ч. естественно и представителей русской и грузинской историографии.
Так, например, по мнению А. И. Болтуновой, в эпоху скифских вторжений в VII-VI вв. до н.э. «в районе среднего течения р. Куры, до проникновения сюда иберов, обитало смешанное в этническом отношении население, в котором значительную роль играл скифский элемент… Скрещение иберов со скифо-сарматскими племенами в среднем течении р. Куры освещено Страбоном». В другой своей работе она же отмечает, что под упомянутыми в «Описании Иберии» скифами и сарматами «следует понимать северокавказские племена, составлявшие основную массу населения Внутренней Картли до освоения ее иберами» (Очерки истории СССР, М., 1956, с. 425).
Приблизительно так же трактовал указанное сообщение и один из виднейших историков Грузии советского периода С. Джанашия: «Таким образом, жители равнины и горцы (Иберии) отличались друг от друга не только хозяйственной деятельностью, образом жизни, обычаями и традициями, но и происхождением-горцы Иберии были родственны скифам и сарматам» (Избр. Труды I, Тб., 1949, на груз. яз., с. 148). Выводы Страбона о наличии скифо-сарматского населения на южных склонах Центрального Кавказа до н.э. подтверждаются как данными других античных авторов (Плиний, Валерий Флакк, Птолемей), так и сведениями древнегрузинских хроник.
К этому следует добавить, что история вообще не зафиксировала в регионе Центрального Кавказа какое-либо переселение с севера на юг больших масс населения, которое положило бы начало формированию южной ветви осетинского этноса. Таким образом, получается, что к тому времени, которым Г. Д. Тогошвили датировал свою схему «переселения», носители осетинского языка к югу от хребта фиксируются здесь, как минимум, с последних веков до н.э. По археологическим же данным Тлийского могильника (наличие погребений с пастушьими посохами, конскими захоронениями и другими атрибутами скифской археологической культуры) и наличию осетинской лексики в основном словарном фонде грузинского языка, пребывание носителей осетинского языка к югу от хребта убедительно проецируется на скифскую эпоху.
Ю.С. ГАГЛОЙТИ, профессор, заслуженный деятель науки РЮО
(Продолжение следует)
