На протяжении всей жизни мы встречаемся с разными людьми, каждый из которых оставляет свой след в нашей памяти. Некоторые мимолетным, другие своим неординарным образом и внутренней силой навсегда отпечатываются в наших воспоминаниях, заставляя мысленно вновь возвращаться к ним в попытке понять избранное ими кредо, мировоззренческий базис, который сподвиг их искать не обывательскую тихую гавань, а лермонтовскую бурю.
Одним из таких людей, чей образ я пронесла с детства, был Хазби Габуев или как я его звала – дядя Хазби. Он был коллегой моей мамы, они вместе работали корректорами в газете «Советон Ирыстон», затем «Хурзарин». В те годы я училась в младших классах школы и после уроков каждый день приходила к маме на работу. Дядя Хазби и мама сидели в одном кабинете. Поначалу я даже побаивалась не очень приветливого на вид человека, хотя он порой даже угощал конфетами, которыми наверняка запасался специально. Он был угрюм и задумчив, подчас разговаривал с самим с собой. Мне это казалось странным, порой становилось страшновато. Но со мной дядя Хазби был всегда очень добр, шутил, улыбался, расспрашивал о школе, друзьях, увлечениях. Нередко рассказывал какие-то истории. Помню его черную фуражку, которую он почти не снимал. Это был удивительный человек, идущий наперекор своей судьбе, чья, на первый взгляд, неприметная внешность резко контрастировала с биографией мятежного искателя правды – несломленного узника сталинских лагерей, куда он угодил, пытаясь в числе немногих заступиться за свой народ, приговоренный к исчезновению плавильне бесчеловечного языкового эксперимента.
Жизнь будущего подпольщика
В это воскресенье Хазби Габуеву исполнилось бы 90 лет. Он родился 14 февраля 1931 г. в селе Таладжын Дзауского района. В 1940 г. семья Габуевых переехала в Сталинир, здесь он заканчивает школу, затем поступает в педтехникум. К этому периоду относится и увлечение национальными танцами. Заметив талант юного Хазби, его принимают в ансамбль песни и танца «Симд». Почти одновременно он пробует себя в сценическом искусстве. При Юго-Осетинском госдрамтеатре была создана драматическая студия и двух отличников, Хазби Габуева и Ростика Дзагоева, отправили учиться в Москву, на двухгодичные заочные режиссерские курсы Всесоюзного дома народного творчества им. Крупской. Проучился Хазби только первое полугодие, дальше не позволили проблемы с финансами, поскольку курсы были платными, а зарплата всего 30 рублей. С 13 лет начал проявляется и его поэтический талант, а в 17 лет его первое стихотворение опубликовано в журнале «Фидиуаг». Хазби Габуев увлекался и пьесами, свой первый сценарий он написал по теме восстания Махамата Томаева, но позже сжег, несмотря на одобрительную оценку руководства театра. Занимался Хазби и переводами с русского и грузинского на осетинский язык. Участие в создании подпольной патриотической организации «Растдзинад» он принял, будучи студентом, в 18 лет. В организации состояли и Владимир Ванеев, возглавлявший «Растдзинад», Лев Гассиев и Заур Джиоев. Позднее к ним присоединился Георгий Бекоев.
Культурный геноцид
К моменту создания «Растдзинад» Южная Осетия сполна испытала политику насильственной ассимиляции. Так сложилось, что стремление тогдашних грузинских властей покончить с любыми формами национального самоопределения Южной Осетии, совпало с общей политикой руководства СССР во времена Сталина, чья политика в сфере национальных языков предусматривала слияние мелких наций в 15 больших в рамках союзных республик. В Тбилиси увидели в этом шанс навсегда покончить с желанием осетин к объединению в составе РСФСР, которое неоднократно озвучивалось со стороны национальной интеллигенции Северной и Южной Осетии в 20-е – 30-е годы. Сперва грузинские чекисты огнем и мечом прошлись по плеяде блестящих умов, которые появились в Южной Осетии после геноцида 1920 г., уничтожив практически весь цвет нации – ученых, учителей, инженеров, административных деятелей и хозяйственников, возродивших из пепла свой край. Затем после чистки началась стремительная грузинификация школ, когда в одночасье письменность перевели на грузинский алфавит. Квалификация, опыт и знания преподавательских кадров, других категорий людей умственного труда были обнулены. Много учителей остались не у дел. В незавидном положении оказались школьники со студентами, которым пришлось начинать обучение с азов. Многие учащиеся выпускных классов, не успевшие за год освоить грузинский язык, не получили аттестатов о среднем образовании, другие не имели шансов поступить в ВУЗы, где нужно было сдавать экзамены на грузинском языке. Изменения коснулись всех сфер жизни, сменились даже вывески. С 1951 г. делопроизводство в области перевели на грузинскую графику. Это был культурный геноцид в классических формах. Южная Осетия в культурном развитии была отброшена на несколько десятилетий назад. Речь шла не только о попытке уничтожить интеллектуальный потенциал народа. Насильственная грузинификация должна была в корне решить осетинский вопрос для Грузии.
Заступники народа
Хазби Габуев с товарищами в полной мере испытали прелести насильственной ассимиляции, поэтому их стремление исправить ситуацию было понятным для большинства населения Южной Осетии, хотя редко кто осмеливался открыто заявить о своей позиции, помня 37-й год. Свою деятельность четверка отчаянных ребят, решивших заступиться за свой народ, начала с составления листовок. В условиях строжайшей конспирации они готовили обращения и другие документы о ситуации в Южной Осетии. Начинающие подпольщики переписывали листовки от руки печатными буквами и расклеивали по ночам в городе. Наивные, искренние юноши были уверены, что проблемы Южной Осетии заключаются в произволе грузинских националистов, ненавидящих осетин. И что в Москве не знают о той национальной катастрофе, постигшей Южную Осетию, поэтому их расчет был на приезд специальной комиссии, которая, как они думали, должна была восстановить справедливость. Адресатом листовок было, прежде всего, тогдашнее руководство СССР. Каждый раз, расклеив листовки, единомышленники ждали у гостиницы, не приехала ли делегация из Москвы. Они планировали открыть свои имена представителям центра, дождавшись торжества справедливости. Их первой задачей было довести до союзного руководства информацию о положении в Южной Осетии, а вторая задача заключалась в содействии объединении Осетии в составе РСФСР. Лишь только потом, в лагерях, они поняли, насколько глубоко заблуждались в оценках ситуации. Подвиг небольшой группы молодых ребят стал предтечей национально-освободительного движения, развернувшегося в Южной Осетии во второй половине 80-х годов 20-го века. Ведь в 80-90-гг. задачи ставились практически те же – защита права разговаривать и учиться на родном языке и объединение Осетии в составе России. Штаб молодых подпольщиков находился в доме Хазби Габуева. Мать Хазби большей частью работала, чтобы прокормить детей, была еще младшая сестренка, но она была совсем маленькая и подпольщикам никто не мешал. Они запирались в комнате, раскладывали учебники и делали вид, что готовятся к занятиям.
После появления первых листовок в городе, желающих вступить в организацию было много, но отчаянная четверка изначально не собиралась расширять ряды. Во многом из-за нежелания подставлять под удар слишком большое количество людей. По воспоминаниям участников организации, через короткое время в городе появились машины министерства госбезопасности ГССР, которые начали выяснять происхождение листовок. Был определен круг подозреваемых, начались проверки. При этом каратели не торопились с арестом, видимо хотели охватить всех членов организации и людей им сочувствующих. К примеру, ордер на арест Владимира Ванеева был выписан 10 мая 1951 г., но арестовали его только 13 августа, то есть несколько месяцев за ним, как и за другими подпольщиками велось плотное наблюдение. Всю группу арестовали в течение нескольких дней. Задержанных перевели в Тбилиси, суд закончился быстро, молодых подпольщиков, всего лишь выступавших за права родного языка, обвинили в подготовке восстания против советской власти и т.д. Первоначально прокуратура требовала дать каждому по 25 лет лишения свободы в лагерях строгого режима, но суд смягчил приговор некоторым членам организации. 25 лет получил Владимир Ванеев как руководитель, Георгию Бекоеву дали 8 лет лагерей, а остальным, включая Хазби Габуева – по 10 лет. При этом грузинские чекисты попытались стравить меж собой подпольщиков. В частности, как вспоминал Хазби, был пущен слух, якобы он сдал других членов группы. Расчет ставился и на то, что на зоне с ним «разберутся» уголовники, как со стукачом. Однако узник под номером Г-556 смог доказать свою невиновность, пообещав разобраться с тем, кто пытался его оболгать. Это обещание сыграло злую шутку – во время восстания в лагере кто-то убил заключённого, обвинявшего Хазби, поэтому следствие не стало долго разбираться и вынесло новый приговор – смертная казнь через расстрел, который был заменен на 25 лет лагерей. Через некоторое время приговор был опротестован Верховным Судом и Генеральным Прокурором СССР и срок скостили до 10, которые Хазби отсидел сполна. В общей сложности он провел в лагерях 13 лет, выйдя на свободу позже своих товарищей.
Жизнь после свободы
После освобождения Хазби Габуев окончил Юго-Осетинский госпединститут, но у него возникали проблемы с местом работы из-за отношения властей. Только через некоторое время он смог вернуться к своей творческой деятельности – в 1976 г. издан его первый поэтический сборник. Остальные два появились в свет уже в независимой Южной Осетии. Коллеги, работавшие с ним в осетинской газете, отзываются о нем, как о человеке редких качеств. «Хазби Габуев был очень простым человеком. Выпавшие на его долю испытания ничуть не отразились на его прекрасных качествах, не дали зачерстветь. Много лет он проработал корректором в «Хурзарин». И хотя он заслуживал большего, просить за себя он не умел. Любил беззаветно родной язык, за что и поплатился загубленной молодостью», – говорит заместитель редактора газеты «Хурзарин» Роланд Бязров.
По его словам, Хазби не посчастливилось создать семью, раскрыть в полной мере творческий потенциал, но неплохо танцевал национальные танцы, писал увлекательные художественные произведения. «Его часто можно было увидеть с папиросой в руке, говорящего с самим собой. По всей видимости, он рассказывал себе самому о том, о чем не смог или не захотел поведать людям. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями, мог запросто поддержать любой разговор с писателем, ученым… Судьба оказалась жестока к Хазби. Жизнь не дала ему и малой толики тех благ, что остальным даются просто так. Он так и ушел из этой жизни – не понятый, не обласканный, но не озлобленный. К большому сожалению, мы начинаем ценить человека только после его смерти. Так произошло и с ним», – отметил Роланд Бязров.
А.ГЕРГАУЛОВА
