Фрагмент замечательного рассказа художника Валана Харебова
Великий Дега – мастер непревзойдённой свободы и изящества рисунка, волшебник пастели, весьма нелицеприятно отзывался о “борзописцах”, пытающихся описывать шедевры изобразительного искусства. Но, без параллельного им вербального ряда, все-таки, никак не обойтись… ровно для того, чтобы: расширять круг заинтересовавшихся этим родом деятельности, побуждать хоть одного из ста не обходить музей стороной, неназойливо погружать в сакральную магию искусства живописи – уже только для одного этого стоит периодически “отплясывать” клавишами на данной теме. Но и художник, в широком смысле, кто бы и что бы не утверждал, нуждается в аплодисментах. Я аплодирую художнику Хсару Гассиеву.
Знакомство с ним состоялось в те незапамятные времена, которые сегодня почему-то принято считать застоем.
Цхинвал 60-70 годов канувшего в Лету цивилизационно переломного ХХ века. Каждый время своей молодости склонен считать чуть ли не лучшим периодом человеческой истории. И, тем не менее, столица юга Осетии, в годы моей молодости, оказалась, как я полагаю, на пике пассионарного всплеска, в первую очередь, в плане расцвета культуры и искусства.
Не пою осанну ушедшему социополитическому строю. Более того, сам был в рядах внутренней эмиграции и оппозиции. Но, факт того, что воздух древнего Синхвала был пронизан флюидами, необъяснимой внешними фактами, эйфории общего духовно-нравственного и культурного подъема, отрицать вряд ли корректно.
Его социум был, если глядеть из сего дня, абсолютно толерантным, когда представители многих наций органично сосуществовали с оссами. Мой лучший друг, армянин Нико Тер-Степанов заставлял выпадать автохтонов в осадок, когда, на энергичном и весёлом Цхинвальском говоре осетинского языка, он легко и раскованно произносил многоэтажные гаджидаутэ – тосты. Мой отец свободно говорил на грузинском, само собой, осетинском и русском, понимал азербайджанский и виртуозно переводил с языка на язык, работая в местной печати. Евреи, грузины, греки, русские, армяне – могли общаться на нашем языке… Я, например, абориген из глухомани европейских задворок, на самой границе Ближнего Востока, каким вероятно считался Цхинвал в представлении западноевропейского интеллектуала филистера, настолько адекватно оценил творчество выдающегося на то время французского артиста и шансонье Ива Монтана, что выучил на слух слова незнакомого языка 17 песен его репертуара и даже с неожиданным успехом спел одну из них на сцене, уникального по архитектуре и истории, театра им. Коста Хетагурова. С высоты моих лет это не похвальба, а рядовой штрих в портрете города Цхинвал в эпоху его расцвета. Я был одним из многих, в коих бродила хмель нежданного и благословенного возрождения, именно возрождения, хотя бы потому, что оно явило нам живописца, художника волей Бога, Хсара Гассиева, в круг общения которого мне выпало счастье войти на изломе 50-х годов ХХ века.
Меня к этому времени разносило по ряду увлечений. Пожалуй, центральными были живопись и рисунок. Особенно после того, как я замусолил папиросную бумагу, которой были переложены иллюстрации к “Нартскому эпосу” непревзойденного Махарбега Туйганти (Так он сам часто подписывался). Мой таинственный и непостижимый друг, (двоюродный брат по отцу) покойный ныне Эдик Чилахсаев, собрал и прочитал ко времени нашего тесного общения такую уйму книг, которые оказали бы честь вкусу любого развитого европейского интеллектуала-гуманита-рия. Так вот, он незаметно подсунул мне книгу интенданта Наполеоновских войск Арриго Бейля, (он же Анри Стендаль) “Рим, Неаполь, Флоренция” – блестящее эссе для ввода в общее искусствознание.
В это же время я и Нико Тер-Степанов зачитывались книгой “Постимпрессионизм” Джона Ревальда. Балдели от Сезанна, Сёра и других волшебников кисти позднейшего ХIХ и начала ХХ веков. И вот явление Хсара народу, в основном, пока нам. Мы – это тот малый, так называемый в советской социологии либерального толка, профанный круг, который состоял из Чила (Эдик Чилахсаев) Бура (Руслан Плиев – сын достославного Иосифа), Нико, Аскида (выдающийся осетинский интеллектуал, антрополог, спортсмен, друг Окуджавы, Руслан Серафимович Кочиев), с более независимой позицией, к нам примыкал известный ныне осетинский поэт и общественный деятель Кромвель Биазартэ. Периодически в нашем кругу появлялась дочь хирурга Падо – Дзерасса Кабисова, человек тонкой духовной организации и блестящего музыкального вкуса.
Дирижёром нашего малого круга был уникальный по своим душевным и интеллектуальным качествам Эдуард Чилахсаев, юноша с задатками организатора, который и сплотил нас в тесный кружок независимых и романтически устремленных молодых людей, с восторгом окунувшихся в захлестнувший Цхинвал пассионарный поток.
Рядом с нами уже витийствовал с красками недавний выпускник Тбилисской Академии Художеств (рис. вел крупный русский художник Шухаев, жив. акад. Кутателадзе). Опускаю подробности “абордажа” нашей утлой, но веселой и озорной лодчонкой брутального баркаса Хсара. На втором этаже особняка на ул. Сталина, как раз напротив дома, где восседал боксер и ученый Аскид Великолепный, священнодействовал в то время Гассиев Хсар. Сохранился коротенький кусок того времени на любительских кинокадрах, где я и Хсар у него дома, а рядом в это время суетится гостеприимнейшая тётя Ева – мать Хсара, поднося лобио, сыр и хъыцытэ к фынгу с кувшином красного вина.
О, эти удивительные пирушки у Хсара! Блистал тостами Эдик, ныряя в головокружительные пассажи, но, всегда, тем не менее, как виртуозный джазмен, не теряющий сквозную тему, отпускал тонкие шпильки Бур, заразительно смеялся Нико и похоже передразнивал того же Хсара, а он, тамада, периодически грозно блистал своими выразительными очами, пытаясь навести осетинский порядок застолья и, вдруг, начинал произносить монолог Отелло на осетинском литературном языке, а я… иногда, кхм, пел. Да, было время…
Никто не знает, что такое талант! Хсар показывал мне свои самые ранние этюды. Лет, наверное, было ему 14…Одно сказать могу определенно. В них был сам воздух живописи. Поражало тонкое чувство, с каким передавалось мимолетное состояния природы. Прямо как у Коро, только сочнее в цвете.
После академии надо было определяться со своим призванием. А то, что Хсар был призван, он знал наверняка. Помню его первые работы, сохраняющие некоторое влияние грузинской школы живописи того времени, но, тем не менее, отмеченные, я бы сказал, личным присутствием. Я имею в виду, наличие художественной индивидуальности. Возьмем вокальное искусство для наглядности. Да, надо иметь голос (хотя бы, слух), чтобы хоть как то, но петь. Сколько их правильно, но плохо поющих. И грамотны, и поют точно по нотам и… художественный пшик. Хсар родился с избыточно богатым по нюансировке и внутренней самоаранжировке “голосом” в искусстве живописания. У вокалистов есть такой термин – “темный голос”, то есть, особый, ни на кого не похожий, волнующий тембр. Таковой имелся у Батистини, Тито Руффо, Тито Скипа, Энрике Карузо, Бениамино Джильи, Марио Дель Монако, Паваротти. Из художников неповторимый цветовой и образы создающий “тембр” был у Эль Греко, Ван Гога, Сезанна, Пикассо – много, таких художников, но их всегда недостаточно.
В поисках своей стилевой парадигмы очутился Хсар в столице. Там бушевала художественная жизнь, но найти близкий контакт с, возможно, родственными по поискам, живописными кругами было не просто. К тому времени (60 годы) в Москве уже осел наш “душеприказчик” Эдик Чилахсаев. Он с головой окунулся в культурную жизнь Москвы, охваченную выставочным бумом. Чего стоила одна французская промышленно-художественная выставка в Сокольниках! Легко сходящийся с людьми Эдик закономерно вышел на круги своих эстетических интересов. Познакомился с группой художников. Среди них Вадим Столяр – музыкант, помешанный на атональности и андеграундном искусстве, Миша Гробман – страстный коллекционер и художник, с чапаевскими усами…Помню, Эдик, Хсар в обнимку с огромной самаркандской дыней и я пришли к нему в гости в его ателье и, одновременно, складбище несметного количества работ левых графиков и живописцев. К этой группе художников-коллекционеров вплотную примыкали затворник Владимир Яковлев, математик, в прямом смысле помешавшийся на искусстве и делавший уникальные художественные произведения, ныне высоко оценивающиеся в среде музейщиков и коллекционеров, Эдик Зеленин, ставший позже известным французским художником, Ворошилов, …ну и, конечно, негласный глава художественной оппозиции, несравненный Владимир Пятницкий, выпивший в хмельном угаре по ошибке, вместо водки, растворитель целлюлозы и умерший в творческом расцвете ровно от этого. Из той плеяды в Москве ныне здравствует Эдик Курочкин – один из основных представителей выше обозначенной ветви русского андеграунда. Недавно в столице состоялась его – Курочкина Эдика – всероссийской значимости юбилейная выставка, о чем и было объявлено в СМИ. Он стал классиком, а в 60-70 годах эти рейнджеры поиска новых путей развития российского искусства, увязнувшего к тому времени в липких путах властной ангажированности, были нещадно третируемы и преследуемы. Понятно, что Хсар с громадным интересом окунулся в эти волны и вынес оттуда для себя – художника, как это мне кажется, очень много. Считаю, что становление сегодняшнего, сформировавшегося стиля Хсара, который я, пока разумеется, условно и осторожно, ибо это дело серьёзных исследователей творчества живописца, обозначил бы как экспрессивный символизм, Стиль Хсара, на мой взгляд, вобрал в себя наследие постимрпессионизма… особенно его более позднего периода. Определённое влияние, скорее, небольшое, оказало творчество классиков примитивного искусства Пиросмани, Едзиева и, особенно, Каркусова. Так импрессионисты позднего излета подпали под очарование цветной японской графики японцев, а Пикассо открыл для себя и с успехом применил в своей работе грамматику африканского деревянного ваяния. Надо заметить, что и становление выдающегося российского скульптора Лазаря Гадаева вряд ли бы состоялось, не открой он вовремя для себя Едзиева, и др. безымянных осетинских примитивистов…”
Харебов Валан Владимирович (24 августа 1940). Заслуженный художник Республики Северная Осетия-Алания. Родился в г. Сталинир (Цхинвал), Южная Осетия. В 1972-м экстерном окончил Цхинвальское художественное училище имени Махарбека Туганова. Учился у одного из крупнейших художников Кавказа Ахсара Гассиева.
В 1969 году окончил факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова (Москва). Член Союза художников России с 1977 г.
Валан Харебов – художник из творческой плеяды, сформировавшейся в Осетии в 70-х годах ХХ века, во многом изменившей представление о национальном характере изобразительного искусства, расширившей границы участия осетинских художников в выставочных проектах за пределами России.
В 70-е годы Харебов создает свой зачарованный мир не только в портретных композициях, но и в пейзажах. Он не пишет с натуры природные мотивы, он их вспоминает, для этого ему не нужны даже фотографии, коими так часто пользуются художники последней формации. Нужно увидеть природу Южной части Осетии, руины древних монастырей, улицы Сталинира с их домами, сложенными из туфа, платанами с мраморными стволами, чтобы почувствовать особую красоту и ритм жизни людей в этом мире. Тепло-холодная тональность голубовато-розового, приглушенного кармина и разбеленного ультрамарина как живописная суггестия, подчиняющая внимание зрителя.