Сегодня Осетия отмечает знаменательную дату – 27 февраля исполняется 100 лет со дня рождения выдающегося писателя, общественного деятеля и ученого Нафи Григорьевича Джусойты.
Ставший символом целой эпохи в истории осетинского народа, академик Нафи Джусойты посвятил всю свою жизнь изучению и развитию национальной культуры, обогатил ее яркими произведениями, научными трудами и переводами.
Глубокий след, оставленный им в мировой и осетинской литературе, по сей день вызывает интерес исследователей, а его масштабное неоценимое наследие продолжает удивлять своей основательностью и многогранностью.
О непростом жизненном пути, бесконечной пре-данности родине, семейных традициях и великой дружбе ученого в интервью газете «ЮО» рассказала его сестра – действительный член Международной педагогической академии, кандидат филологических наук, профессор Клавдия Григорьевна Джусоева.
– Клавдия Григорьевна, каким Вам запомнился Нафи Григорьевич в семье?
– Нафи Григорьевич родился в семье, где царили любовь к традициям, уважение к старшим и глубокое знание осетинского фольклора. Наша мама, София Хугаева, происходила из семьи, в которой были известные сказители и знатоки народного творчества. Дядя, Илар Хугаев, был одним из самых уважаемых осетинских сказителей, братья бабушки, Темыр и Бибо Алборовы, также отличались глубоким знанием осетинской культуры.
В семье нас было десять детей, но, к сожалению, в то время детская смертность была высокой, и выжили лишь семеро. Старшим был Нафи, а самым младшим – Таймураз, разница между ними составляла двадцать лет. Помимо них, в семье росли мы, сестры Ксения, Маня, Варя, Мери и я, Клава.
Нафи с детства взял на себя роль наставника для младших. Когда он вернулся с фронта, я была еще очень маленькой и не осознавала, что это мой брат. Помню только, что отец устроил в честь его возвращения куывд – большой праздник с традиционным застольем.
Мы учились в квайсинской средней школе. В те годы обучение в школах перевели на грузинский язык, нам во время уроков не разрешали говорить на родном языке. Отец, понимая эти сложности, перевёл нас в Квайсинскую русскую школу, он тогда работал охранником в магазине в Квайсе. Мы с моей старшей сестрой Варей спали ночью в его будке. Потом, когда наши младшие пошли в школу, папа нам купил в Квайсе маленький домик. Вот в таких условиях мы учились.
Нафи был всегда авторитетом в семье. Он настаивал, чтобы младшие возвращались на Родину после учёбы. Так, наш брат Таймураз, окончив Литературный институт имени Горького в Москве, получил предложение остаться работать в институте, но Нафи настоял на его возвращении. То же самое он сказал и мне, когда я окончила аспирантуру в Институте языкознания в Санкт-Петербурге. Его короткое и лаконичное слово «хæ-дзармæ» не терпело возражений. Привязывал нас к дому, к семье и всегда указывал путь.
Он безмерно любил Осетию и не представлял свою жизнь без нее. Даже в самые тяжелые годы оставался в Цхинвале, рядом со своим народом.
В августе 2008 года корреспондент немецкого журнала «Шпигель» сфотографировал Нафи на фоне югоосетинского научно-исследовательского института и опубликовал впоследствии эту фотографию в том же журнале с подписью: «Академик охраняет свой институт».
– Какие интересные факты из жизни Нафи Григорьевича Вы можете рассказать, которые бы характеризовали его как личность, его ценности и жизненные ориентиры?
– Нафи с детства был ответственным, трудолюбивым и отзывчивым. Наш дядя Уакко забрал его в первом классе в Ногир. Когда Нафи пошел в школу, совсем не знал русского языка и стеснялся отвечать на уроках. Один раз его вызвала к доске учительница биологии. Он вышел, но ничего не отвечал, стоял молча, урок свой знал, но боялся проявить плохое знание русского языка. Тогда его учительница, Людмила Чародеева, приехавшая в Ногир из Рязани, предложила Нафи учить ее осетинскому языку, а она будет помогать ему осваивать русский. Он всегда говорил, что овладел русским языком благодаря ей. Людмила Чародеева болела чахоткой, а на Кавказе оказалась потому, что врачи посоветовали ей сменить климат. К ней с большим уважением относились все сельчане. Однажды она очень сильно заболела и поскольку любила животных, Нафи, чтобы ее порадовать, пошел к Тереку, нашел там ежа и принес ей. Когда он подошел к дому учительницы, услышал плач и понял, что ее не стало. После этого он уже не хотел учиться в Ногирской школе и в восьмом классе вернулся в Кударгом, продолжив учебу в Кировской школе, которую закончил на золотую медаль.
Будучи старшим в семье, всегда заботился о младших. Когда начал работать в Юго-Осетинском научно-исследовательском институте, забрал всех нас в Цхинвал и помогал, как мог – Таймураза определил в школу №3, а Мери в среднюю школу №5. Он строго следил за тем, чтобы сестры и брат не оставались на улице после учебы, но никогда не кричал – достаточно было одного его взгляда.
Нафи всегда говорил, что за все, что получаешь без труда, придется отвечать перед Богом, хотя сам особо в Бога не верил. Он просто считал, что жить нужно честно и порядочно. Даже когда учился в аспирантуре в Ленинграде, продолжал помогать семье. Для него это было естественным – быть опорой для близких, не бросать их в трудные моменты и всегда поступать правильно.
– Какие отношения сложились у Нафи с его братом – Таймуразом Хаджеты, который так же преуспел на литературном поприще?
– Отношения между Нафи и его братом Таймуразом Хаджеты были близкими, но непростыми. Нафи был спокойным и мягким человеком, который многое прощал, тогда как Таймураз отличался свободолюбием, вспыльчивым характером и непримиримостью к обидам.
Нафи пытался наставлять брата, но тот далеко не всегда его слушался. Тем не менее, Таймураз уважал Нафи и побаивался выводить его из себя. Он был физически сильным, занимался вольной борьбой и успешно выступал на республиканских чемпионатах. В отличие от Нафи, который внешне больше походил на мать, Таймураз унаследовал отцовскую стать.
После службы в Пограничных войсках Таймураз собирался поступать на отделение международных отношений Казанского университета, чем Нафи искренне гордился. Однако в последний момент брат неожиданно изменил планы: он отправил документы в Литературный институт имени Горького в Москве. Об этом стало известно из его телеграммы: «Я поступил в Литинститут. Вышли деньги на дорогу». Такой импульсивный поступок был вполне в его духе. Следует добавить, что к этому моменту Нафи уже защитил докторскую диссертацию по истории осетинской литературы, издал пять или шесть монографий, написал один из лучших своих романов «Кровь предков» и множество других произведений.
Таймураз часто попадал в истории из-за своего характера. Однажды он сцепился с группой северокавказских студентов, которые оскорбительно высказались об осетинах. Дрался он, что называется, по-квайсински, всех побил, но в итоге оказался в изоляторе и ему грозило отчисление из института. Просил меня не говорить об этом Нафи, но я сразу же сообщила старшему брату о возникшей проблеме. Нафи оперативно подключил свои связи и помог брату выйти из неприятностей.
Когда Таймураз повзрослел, его независимый, боевой дух и типично кударский характер проявлялись еще сильнее. Но он всегда мог рассчитывать на поддержку мудрого старшего брата, который, несмотря на различие в характерах, оставался для него самым близким человеком. Это подтверждают и слова, которые Нафи выбрал для мемориальной плиты на могиле брата: «Тыхстæн йæ сонт митай кæддæр, Ныр та?.. Кæй сæ нал кæны, уымæй!..». Эти строки лучше всего отражают неразрывную связь между ними.
– Великая Отечественная война и Нафи…
– Когда Нафи окончил школу, родители устроили куывд, в этот день объявили о начале Великой Отечественной войны. Его одноклассники записались на фронт, несмотря на то, что многим еще не было 18 лет. Нафи тоже попытался пойти добровольцем, но его не взяли, ему не было и 17-ти. Тогда решил добраться до Северной Осетии, к дяде Уакко. Пешком через перевал дошел до Алагира, где наша тетя помогла ему с обувью, а потом отправила во Владикавказ. Там он поступил в педагогический институт, но мысли о том, что его друзья уже на фронте, не давали ему покоя. Тогда он придумал, как обойти запрет: сказал дяде, что его не приняли в институт, и нужно получить новое свидетельство о рождении, где ему будет полных 17 лет. Дядя Уакко, пользуясь своими связями, помог Нафи, но предупредил, что в случае плохой учебы его исключат. Получив документы, через три дня ушел добровольцем на фронт, оставив дяде записку: «Вернусь с победой».
Дома в это время было тяжело: шла война, продуктов не хватало, по селу ходили беженцы, прося еду. Хлеба у нас самих не всегда хватало, но был сыр, и мама всегда делилась с ними. Нафи вернулся домой уже после войны, зимой в декабре. Отец в тот день возвращался с мельницы, неся на плечах тяжелый мешок муки. В какой-то момент он заметил, что за ним кто-то идет, но оглянуться не мог – снег был глубокий, а тропинка скользкая. Только дойдя до деревни, он обернулся и увидел молодого солдата. Отец спросил, куда тот идет, и услышал в ответ: «К себе домой в Ногхъæу. Моего отца зовут Гриша». Тогда он понял, что перед ним – его сын. Возвращение Нафи отметили большим семейным праздником, заколов быка. С тех пор в нашей семье ежегодно отмечали этот день. Родители накрывали стол и Нафи приезжал с друзьями – ветеранами войны, среди которых были профессор Николай Ясонович Габараев, Александр Бязров, Иван Цховребов, Баграт Плиев и другие.
– Нафи Григорьевич всегда отличался дружелюбием, известно, что у него было очень много друзей не только в Осетии, но и в разных уголках Советского Союза. Расскажите какую-нибудь необычную историю, связанную с его друзьями.
– Друзей у него было действительно много. Часто поводом для дружбы с теми или иными людьми становились необычные обстоятельства. Например, первая встреча Нафи, писателя Алекси Букулова и художника Николая Кабисова произошла в весьма оригинальных условиях. Когда Нафи начал работать в Цхинвале инструктором по кадрам обкома ЦК Компартии Юго-Осетинской автономной области, ему негде было ночевать, поэтому приходилось притворяться, что он работает до позднего вечера, и когда уборщица уходила, он закрывал дверь и спал в кабинете. Один раз опоздал вечером на работу и не смог уже попасть в свой кабинет, уборщица закрыла дверь. Ему ничего больше не оставалось, как ходить до утра по городу. В полночь перед театром встретил еще одного молодого человека. Когда Нафи спросил, почему он на улице в столь поздний час, незнакомец ответил, что ему спать негде. Тогда Нафи тоже поделился своей проблемой и предложил гулять вместе до утра. Незнакомцем оказался писатель Алекси Букулов. Через очень короткое время друзья встретили еще одного молодого парня, также праздно гуляющего по городу. Как выяснилось, это был молодой художник Николай Кабисов. Приблизившись к ним, он спросил их, почему они еще на улице в столь поздний час. Нафи и Алекси ответили, что им негде ночевать. Тот пригласил их в свою маленькую комнатушку в подвальном помещении на улице Октябрьская, где располагались всего одна кровать и два стула.
Они по очереди убирали свое небольшое жилье, использовали мебель максимально рационально: днем кровать служила местом для работы, а ночью два стула объединяли, превращая их в импровизированный стол. Несмотря на стесненные условия, именно там они, по словам Нафи, создали свои лучшие работы. Сильно сдружившись, они пронесли дружбу через всю жизнь.
Нафи не забывал своих друзей и после их смерти. Он выступил с предложением установить памятную доску на доме, где они жили. Не менее теплые отношения связывали Нафи и с его друзьями из Союзов писателей Северной и Южной Осетии. Среди них особенно выделялись Плиты Грис, Федор Гаглоев (Гафез) и Дзесты Куыдзӕг. Их встречи были настоящими праздниками слова и музыки. Они не только спорили, вели разговор о литературе и искусстве, но и пели народные песни, которые знали в большом количестве. Эти вечера оставили неизгладимый след в памяти всех участников. Особенно трогательным было предсмертное желание Куыдзӕга – еще раз попить воды из Едисских родников и спеть вместе с Нафи и Грисом.
Нафи дорожил дружбой и умел находить близких по духу людей, с которыми его связывала не только работа, но и глубокие человеческие отношения.
– На Ваш взгляд, достаточно ли усилий прилагается для сохранения наследия Нафи?
– Сохранение и популяризация наследия моего брата, Нафи Джусойты, – это дело всей моей жизни. Я смогла издать уже 50 томов его трудов, но впереди еще большая работа – осталось подготовить и выпустить 15 томов.
Он всю свою жизнь посвятил труду. Даже будучи больным, не переставал писать. Помню, он позвал меня и сказал: «Если мои труды после моей смерти никому не будут нужны – сожги их». Но я знала, что его творчество – это сокровище, которое должно быть сохранено для будущих поколений.
Сегодня в этих 50 томах собрана вся его жизнь: проза, переводы, научные монографии об осетинских писателях, публицистика, критика, а также письма писателей со всего мира. Нафи был выдающимся ученым и писателем, дважды лауреатом премии Коста, членом Всемирной ассоциации критиков в Париже, лауреатом премии журнала «Дружба народов». Он состоял в ученых советах Литвы, Латвии, Эстонии, а его книги переведены на 18 языков мира. В Японии его роман «Кровь предков» сейчас переводит на японский язык моя бывшая аспирантка Рекка, которая с большим интересом изучала осетинский язык и культуру.
На данный момент издаю небольшую книгу «Сыгъзæрин хъуыдытæ», куда войдут около трехсот высказываний известных писателей и ученых о Нафи.
Учитывая масштаб наследия Нафи, я считаю, что столетие со дня его рождения должно отмечаться на должном уровне. Это будет признание огромного вклада Нафи в мировую литературу и культуру. Ведь его творчество известно не только в Осетии и России, но и в Польше, Венгрии, Болгарии, странах бывшей Югославии, на Кубе, в Японии и многих других государствах.
Издание наследия моих братьев – Нафи и Таймураза, которого часто называют «осетинским Есениным», – и создание музея Нафи Джусойты – вот моя главная цель. Я сделаю все, чтобы их труд, их гений и любовь к осетинскому народу никогда не были забыты.
А. ГЕРГАУЛОВА
